CentralAsia (UZ) - Всемирный институт ресурсов опубликовал любопытную карту под названием «Пострановой водный стресс» (Water Stress by Country), показывающий в сравнительной перспективе недостаток пресной воды, испытываемый странами мира. Эта карта четко обозначает Монголо-Аравийский пояс повышенного водного стресса, куда входит и Центральная Азия, наряду с Монголией, Афганистаном, Ираном, Пакистаном и Аравийским полуостровом. Эта зона выделена на карте бардовым цветом. С учетом ряда факторов можно утверждать, что эти страны находятся в зоне грядущего кризиса нехватки пресной воды, считает узбекский эксперт, ассоциированный научный сотрудник Лондонской Школы восточных и африканских исследований (SOAS) Алишер Ильхамов.

Казалось бы недостатка внимания к проблеме рационального использования водных ресурсов за последние пару десятилетий в регионе не было. В Центральной Азии созданы и функционируют ряд национальных и региональных учреждений, К примеру, Международный фонд спасения Арала, Межгосударственная координационная водохозяйственная комиссия Центральной Азии, а также Научно-информационный центр при нем. Осуществлен и продолжают осуществляться ряд проектов, финансируемых международными донорами, такими как Швейцарское, Германское, Американское агентства международного развития, Всемирный банк и т.д., создан ряд информационных ресурсов и баз данных, например портал www.cawater-info.net. То есть, финансовых средств и интеллектуального потенциала достаточно, чтобы эффективно решать проблему. Однако с эффективностью что-то не получается.
Пора задаться вопросом, а какова отдача от всех этих начинаний и проектов? Есть ли какие-то индикаторы успеха или, наоборот, провала? Думаю многие с хода назовут хотя бы этот важнейший индикатор - состояние Аральского моря, отмечает эксперт.

По имеющимся данным, видно, что на сегодняшний день исчезло 90% процентов водной поверхности Аральского моря. Спрашивается, а чем все последние десятилетия занимался Фонд спасения Арала, почему не смог предотвратить этот катастрофический для региона результат? Ведь начинал он свою деятельность еще в то время (в 1993 г.), когда в Арале еще сохранялось 50% от былой водной поверхности, если за исходную точку брать 1968 г. Указанная тенденция усыхания Арала говорит только об импотентности этого межправительственного органа. То же можно сказать и о других межгосударственных институтах, которые в постсоветский период создавались в регионе Центральной Азии. Ни один из них так и не состоялся. Более того, за истекшие два с лишним десятилетия уровень регионального сотрудничества значительно снизился, и в регионе сложилась перманентная конфликтогенная обстановка, которую можно квалифицировать как своего рода холодную войну между отдельными соседями. Красноречивое свидетельство этому - порой несдержанная риторика лидеров государств в адрес друг друга, периодически вспыхивающие пограничные конфликты, блокирование трансграничных транспортных коммуникаций, наконец, не прекращающийся спор на повышенных тонах относительно распределения водных ресурсов. Все это заставляет с пессимизмом смотреть на перспективы предотвращения грядущего кризиса водных ресурсов.

Ильхамов обозначил три фундаментальных фактора, которые только ускорят наступление этого кризиса. Первый фактор, по мнению эксперта, это глобальное потепление. Исследование Межправительственной группы по изменению климата (Intergovernmental Panel on Climate Change), действующей под эгидой ООН, показывает, что с начала ХХ-го столетия общая температура в регионе возросла на 1-2% и что следует ожидать в предстоящие десятилетия дальнейшего повышения температуры еще на 2-4%. Это, согласно исследованию Всемирного банка, может привести уже в ближайшие 20 лет к падению совокупного валового внутреннего продукта на 11%.

Готовы ли страны региона к этому сценарию? Имеют ли вообще об этом сценарии адекватное представление? Обсуждается ли он в прессе, в академических кругах? По крайней мере, признаков этого обсуждения не видно. А какие страны прежде всего заинтересованы в этом обсуждении? Конечно, прежде всего те, у кого наблюдается наибольший недостаток водных ресурсов. В расчете на душу населения это в первую очередь Узбекистан, затем следуют Туркменистан и Кыргызстан. Но предпринимает ли Узбекистан усилия по рациональному использованию ресурсов, пытается ли учиться у других стран, например у Израиля, как эту проблему решать? Признаков этого тоже не видать. Так, Узбекистан и Кыргызстан потребляют примерно по 2 тыс. кубометров воды на человека, что почти в пять раз больше, чем в Китае. Неэффективность, расточительность – это характерная черта системы менеджмента водных ресурсов практически во всех странах региона.

Фактор второй, как считает Ильхамов, это все еще сохраняемая высокая рождаемость в регионе, что естественным и пропорциональным образом повышает совокупную потребность в пресной воде. Хотя коэффициент рождаемости в странах региона и падает постепенно, но рождаемость в целом все равно растет неуклонными темпами. В Узбекистане, к примеру, коэффициент фертильности женщин (среднее количество новорожденных на одну женщину) снизился с 4.2 в 1991 г. до 2.5 в 2013 г. В Таджикистане этот показатель составляет 3.5. Однако общие показатели рождаемости в Узбекистане (как в Таджикистане) растут по причине увеличения числа женщин детородного возраста с 4.8 млн. в 1991 году до 8.56 млн. в 2013 году (прирост – 70%). В итоге только в одном 2014 г. общая численность населения Узбекистана выросла на 532,7 тысячи человек или на 1,7%.
Повышению рождаемости способствует сохраняющаяся высокая доля сельского населения. Так, в Узбекистане, эта доля только росла в пост-советский период, с 60% в 1991 г. до 64% в 2007 г.

В Таджикистане на протяжении последних лет доля сельского населения остается еще более на высоком уровне – 73%. Что это означает? Сельские жители склонны к более высокой рождаемости, чем горожане, - таковы их установки и жизненные планы, здесь более сильны патриархальные устои. Так, по данным социологических опросов последних лет, в среднем сельская семья планирует заводить 4-5 детей, в то время как городская – двоих-троих. На самом деле, далеко не все те, кто отмечен в данных статистики сельскими жителями, фактически там проживают. Огромное число молодых сельчан выезжают в Россию и Казахстан на заработки, но там они заняты в основном малоквалифицированными видами труда, что, как я указывал в своей ранее опубликованной академической статье, консервирует патриархальные устои и не приводит к ускорению урбанизации.

И в экономике, в целом, пока одним из основных секторов остается сельское хозяйство, отмечает эксперт. Это происходит из-за недостатка институциональных условий для развития промышленности и сферы услуг. Такая отраслевая пропорция экономики консервирует высокий удельный вес потребления воды на нужды сельского хозяйства. По оценкам экспертов, на эти нужды уходит 91.3% водных ресурсов, в то время как на нужды населения – всего 4.4%, а промышленности – 4.3%.

Если, помимо рационализации водопользования в сельском хозяйстве, получат развитие процессы урбанизации (для чего нужны новые рабочие места в промышленности и сфере услуг), то это значительно снимет нагрузку на имеющиеся водные ресурсы. Но здесь вопросы возникают к самой стратегии экономического развития и механизмам их осуществления. Если в Узбекистане до сих пор сохраняется ручное управление целыми отраслями (красноречивым является факт того, что сам премьер министр проводит регулярно селекторные совещания по подготовке к посевным работам и уборке урожая хлопка и зерна), то о каком развитии промышленности и бизнеса в целом может идти речь,- говорит Ильхамов.

Если фермеров обирают до последней нитки путем ножницы цен, то откуда у него возьмутся средства и желание применять водосберегающие технологии полива полей? Если на него постоянно взваливают непосильные планы сдачи хлопка без учета деградации и соленизации почв, то откуда появится стимул соблюдать современную агрономическую науку, проводить ротацию урожаев, отводить земли под пары и, тем самым, снижать общий объем потребления воды? Эти вопросы остаются на сегодняшний день риторическими.

Третий фактор, как подчёркивает эксперт, вытекает из двух предыдущих. Это неспособность нынешних правящих режимов реформировать свои экономики и договариваться между собой о совместной стратегии водосбережения и рационального распределения имеющихся водных ресурсов. Эта способность может появиться не только от того, что однажды Ислам Абдуганиевич протянет руку Алмазбеку Шаршеновичу и начнет позванивать тому хотя бы раз в месяц, чтобы обсудить текущие вопросы двусторонних отношений и регионального развития. Сдвиг может произойти не только благодаря субъективным факторам, а в результате институционального развития, считает Ильхамов.

Если с этим развитием не получается на национальном уровне, то вряд ли можно ожидать появления дееспособных институтов регионального масштаба, вряд ли мы дождемся того, что фонды спасения Арала, наконец, заработают так, как заявлено в их декларациях. Похоже, что регион - ни правительства, ни само население - пока не способны встретить вызов и предотвратить (или же сократить, оттянуть) угрозу надвигающегося кризиса водных ресурсов.

Ильхамов выражает надежду, что в условиях вакуума дееспособных межправительственных институтов инициативу в свои руки возьмет гражданское общество. К сожалению, до сих пор, если и проводились встречи представителей гражданского общества на региональном уровне, то как правило, по инициативе международных доноров. В результате, выработался своего рода комплекс иждивенчества и инфантилизма, когда кто-то сверху должен дать сигнал к региональному диалогу, выделить грант. Но в то же время нельзя не отметить, что по крайней мере в социальных сетях постепенно формируется сообщество активистов и экспертов, налаживающих межнациональные мосты. Может, из этого виртуального общения что-то и получится, и однажды из «искры возгорится пламя», заключает эксперт.