CentralAsia (CA) - Молодой американский палеонтолог, возможно, обнаружил свидетельства важнейшего для истории жизни на Земле события, случившегося 65 миллионов лет назад и изменившего ход эволюции. После той катастрофы океаны были пусты, земля была покрыта пеплом, в лесах остались лишь обугленные пни. Неприглядные, похожие на крыс млекопитающие жили в мрачном подлеске. Это были предки людей, говорится в статье американского еженедельника The New Yorker, перевод которой подготовило ИноСМИ.

Если бы однажды вечером 65 миллионов лет назад вы стояли где-нибудь в Северной Америке и смотрели в небо, то сразу заметили бы нечто, напоминающее звезду. Понаблюдав час или два, вы обратили бы внимание, что она становится ярче, но при этом практически не перемещается. Дело в том, что это была не звезда, а нацеленный прямо в Землю, летящий со скоростью 45 тысяч миль в час астероид. Шесть часов спустя он врезался в Землю. Воздух прямо перед ним сжался и раскалился, а удар по атмосфере создал ультразвуковую ударную волну. Астероид упал в неглубокое море, туда, где сейчас находится полуостров Юкатан. В этот момент закончился меловой период и начался палеоген.

Несколько лет назад ученые из Национальной лаборатории в Лос-Аламосе использовали один из самых мощных на тот момент компьютеров, так называемый «Кью машин» (Q Machine), чтобы смоделировать последствия столкновения. В результате получилось посекундное замедленное видео этого события, раскрашенное искусственными цветами. За две минуты после столкновения с Землей астероид, который был не менее шести миль в диаметре, проделал кратер глубиной 18 миль и забросил в атмосферу 25 триллионов метрических тонн обломков. Представьте себе всплеск на поверхности пруда, в который бросили камешек, только в планетарном масштабе.

Когда земная кора спружинила, на ее поверхности ненадолго образовался пик высотой больше, чем гора Эверест. Высвободилось больше энергии, чем было бы при взрыве миллиарда таких бомб, какую сбросили на Хиросиму, но взрывная волна не была похожа на характерный для атомных бомбардировок гриб. Вместо этого первый выброс сформировал «петушиный хвост», гигантский фонтан расплавленной материи, который вышел за пределы атмосферы и частично рассыпался над Северной Америкой. Значительная часть этой материи была в несколько раз горячее поверхности Солнца, и на тысячи миль вокруг разгорелись пожары. Кроме того, в воздух поднялась расплавленная, очень горячая горная порода в виде перевернутого конуса, бесчисленные раскаленные брызги которой образовали кристаллы, так называемые тектиты, покрывшие все Западное полушарие.

Некоторые выбросы вышли за пределы гравитационного поля Земли и вышли на нерегулярные орбиты вокруг Солнца. За миллионы лет их осколки проделали путь до других планет и их спутников. Марс оказался усеян такими осколками, — точно так же и на Земле находят частицы Марса, отколовшиеся когда-то после столкновения с астероидами. Авторы опубликованной в 2013 году в журнале «Астробиолоджи» (Astrobiology) статьи подсчитали, что десятки тысяч фунтов продуктов взрыва могли оказаться на поверхности Титана, луны Сатурна, а также на Европе и Каллисто, вращающихся вокруг Юпитера — на всех этих трех спутниках, по оценкам ученых, есть условия для существования жизни. Математические модели указывают, что по крайней мере на некоторых из этих блуждающих осколков могли остаться живые микроорганизмы. И хотя астероид нанес сокрушительный удар по жизни на Земле, он мог посеять семена жизни в других уголках Солнечной системы.

Сам астероид превратился в пар во время взрыва. Его материя смешалась с облаком испарившейся земной породы, образуя огненный язык, преодолевший половину расстояния до Луны и затем сгустившийся в столб раскаленной пыли. Согласно компьютерной модели, атмосфера до высоты полторы тысячи миль раскалилась от бури осколков, и на Земле разгорелись огромные по масштабам лесные пожары. По мере вращения планеты, взвесь частиц вещества достигла противоположной стороны Земли, где осела и разожгла пожары на всем полуострове Индостан. Замеры слоя пепла и сажи, покрывших Землю, позволяют предположить, что в пожарах погибло около 70% всего земного леса. В это же время образовавшиеся в результате удара гигантские цунами прокатились по Мексиканскому заливу, разрушая побережье, кое-где отрывая сотни футов горной породы, забрасывая осколки на сушу и засасывая их обратно на глубину, оставляя после себя завалы отложений, которые порой находят нефтяники, когда бурят глубоководные скважины.

Но эти разрушения были лишь началом катастрофы. Ученые до сих пор считают спорными многие детали, о которых они получают представление благодаря компьютерному моделированию и полевым исследованиям толщины отложений осколков, данным масштабов вымирания, окаменелостям и микроископаемым, — и множеству других признаков. Но общая картина всем представляется одинаково мрачной. На целые месяцы облако пыли и сажи от удара и пожаров закрыло поверхность планеты от солнечных лучей. Фотосинтез практически прекратился, что погубило большую часть растений, уничтожило фитопланктон в океанах и вызвало резкое снижение уровня кислорода в атмосфере. Когда пожары потухли, Земля погрузилась в холод, а может, даже замерзла. Две главные пищевые цепи в океане и на суше были разрушены. Около 75% всех видов вымерли. Погибли более 99,9999% всех живых организмов на планете, и круговорот углерода остановился.

Сама Земля стала ядовитой. Из-за удара астероида испарились слои известняка, и в атмосферу попал триллион тонн углекислого газа, 10 миллиардов тонн метана и миллиард тон угарного газа — все три этих газа оказывают мощный парниковый эффект. Также от удара испарились ангидридные породы, с которыми ввысь поднялись десять триллионов тонн соединений серы. Реакция серы с водой дала серную кислоту, которая пролилась в виде кислотных дождей, способных сжечь листья любых выживших растений и вымыть из почвы питательные вещества.

Сегодня слой осколков, пепла и сажи, отложившийся в осадочных породах Земли, представляет собой черную полоску толщиной с блокнот. Ее называют границей мел-палеогенового вымирания, или KT-границей (KT — сокращение от англ. Cretaceous-Tertiary, то есть «мел-третичное» — прим. перев.). Третичный период сейчас принято называть палеогеном, но многие ученые по-прежнему используют термин «KT-граница». Как до, так и после этой границы ученых ждет множество загадок. В позднем меловом периоде множество действующих вулканов выбрасывали в атмосферу достаточно газа и пепла, так что концентрация углекислого газа в атмосфере была куда выше, чем сегодня. Климат был тропическим, а планета скорее всего была полностью свободна ото льда. И все же ученым известно немного о животном и растительном мире Земли в те времена, поэтому они стараются найти залежи окаменелостей как можно ближе к KT-границе.

Одной из главных загадок палеонтологии является так называемая «проблема трех метров»: за полтора века усердных поисков не было найдено практически никаких останков динозавров на глубине до трех метров, или примерно девяти футов, ниже КТ-границы, а это несколько тысяч лет. На основании этого многие палеонтологи утверждали, что динозавры начали вымирать задолго до падения метеорита из-за извержений вулканов или смены климата. Другие возражали, что проблема трех метров коренится в том, что окаменелости вообще не так просто обнаружить. Рано или поздно, утверждали они, какой-нибудь ученый найдет динозавров, которые жили гораздо ближе ко времени катастрофы.

В КТ-границе лежат ответы на наши вопросы о самом значимом для истории жизни на Земле событии. Если рассматривать Землю как единый организм, как это делают многие биологи, то можно сказать, что в него попала пуля, и рана едва не стала смертельной. Найти разгадку того, что же именно случилось, чрезвычайно важно не только для решения проблемы трех метров, но также и для объяснения происхождения человека как вида.

5 августа 2013 года на мою электронную почту пришло письмо от студента по имени Роберт Де Пальма (Robert DePalma). Мы не были знакомы лично, но уже давно вели переписку по вопросам палеонтологии, с тех пор как он прочел написанную мной книгу, в которой подробно рассказывалось о находке ископаемого тираннозавра рекса, погибшего в результате падения метеорита. «Я сделал невероятное и беспрецедентное открытие, — написал он мне со стоянки грузовиков в городке Боуман в Северной Дакоте. — Это должно остаться строго между нами, пока что в курсе только три человека, мои ближайшие коллеги. Это гораздо более редкая и уникальная находка, чем просто окаменелости динозавра, — добавил он. — Я бы предпочел не сообщать дальнейших подробностей по электронной почте, если возможно». Он дал мне номер своего мобильного и сообщил время, когда ему будет удобно позвонить.

По телефону он рассказал, что нашел место вроде того, что я придумал в своем романе, где, помимо прочего, находятся непосредственные жертвы катастрофы. Поначалу я засомневался. В мире науки Де Пальма был никому не известен, он был старшекурсником Канзасского университета, и место это, по его словам, обнаружил сам, без поддержки каких-либо организаций и без команды сотрудников. Я подумал, что он сильно преувеличивает, а может, и вовсе слегка не в себе (среди палеонтологов достаточно чудаков). Но я был заинтригован до такой степени, что вылетел в Дакоту, чтобы увидеть все своими глазами.

Находка Де Пальмы располагалась в Адском Ручье (Хелл-Крик), геологическом образовании, которое обнажается в некоторых частях Северной и Южной Дакоты, Монтане и Вайоминге и где были сделаны самые нашумевшие находки динозавров в мире. Во время столкновения ландшафт Хелл-Крика представлял собой жаркие субтропические низины и поймы вдоль берегов внутреннего моря. Эти места кишели жизнью, а извилистые реки и сезонные наводнения создавали прекрасные условия для образования окаменелостей.

Охотники за динозаврами впервые обнаружили эти залежи окаменелостей в конце XIX века. В 1902 году Барнум Браун (Barnum Brown), увлеченный охотник за динозаврами, который работал в Музее естественной истории в Нью-Йорке, нашел здесь первого тираннозавра рекса, и это стало мировой сенсацией. По оценкам одного ученого, ти-рексы в меловом периоде наводняли Хелл-Крик, как сегодня гиены — Серенгети. Он был домом и для трицератопсов, и для утконосых динозавров.

Уже по меньшей мере полвека палеонтологи знали, что динозавры к тому времени уже вымерли, потому что их останки находили только ниже КТ-границы и никогда — выше. Так было не только в Хелл-Крике, но и по всему миру. На протяжении многих лет ученые не считали мел-палеогеновое вымирание загадочным: они были уверены, что за миллионы лет вулканическая активность, изменения климата и другие события постепенно уничтожили многие формы жизни. Но в конце 1970-х годов молодой геолог по имени Уолтер Альварес (Walter Alvarez) и его отец, физик-ядерщик Луис Альварес (Luis Alvarez), обнаружили, что в отложениях на КТ-границе содержится неожиданно высокий процент редкого металла иридия, который, по их предположению, мог оказаться там после удара астероида, рассыпавшегося в пыль. В 1980 году они опубликовали в журнале Science статью, в которой выдвинули гипотезу о том, что удар был невероятно мощным и спровоцировал массовое вымирание, а КТ-граница представляет собой отложения продуктов взрыва. Большинство палеонтологов сразу же отвергли предположение о том, что внезапное случайное столкновение c космическим мусором могло резко изменить ход эволюции жизни на Земле. Но шли годы, накапливались данные, пока наконец в одном исследовании 1991 года не были опубликованы неопровержимые доказательства: под сотнями футов осадочной породы на полуострове Юкатан обнаружили ударный кратер как раз такого возраста, размера и геохимической структуры, чтобы он мог вызвать всемирную катастрофу. Сам кратер и астероид получили имя Чиксулуб — так на языке майя называется небольшое поселение, располагающееся неподалеку от эпицентра взрыва.

В 2010 году в журнале Science вышла знаковая статья, соавторы которой — 41 специалист по разным научным дисциплинам, — объявили, что вопрос можно считать закрытым: вымирание было вызвано столкновением с гигантским астероидом. Но и по сей день сохраняется неприятие этой идеи. Основная гипотеза, конкурирующая с представлениями об астероиде — это то, что из-за активности вулканов на плато Декан, которое находится в современной Индии, в атмосферу попало достаточно серы и углекислого газа, чтобы изменить климат. Извержения этих вулканов, одни из самых мощных за всю историю Земли, начались до КТ-границы и продолжились после нее. Они длились сотни тысяч лет, и участок поверхности Земли в полмиллиона квадратных миль оказался погребен под слоем застывшей лавы толщиной в целую милю. Сторонники этой гипотезы считают, что отсутствие значительных находок на глубине менее трех метров от КТ-границы — прямое доказательство того, что массовое вымирание уже шло полным ходом к моменту столкновения с астероидом.

В 2004 году Де Пальма, тогда двадцатидвухлетний студент-старшекурсник, начал раскопки на небольшом участке в формации Хелл-Крик. Когда-то на этом месте был пруд, и отложение состояло из очень тонких пластов осадка. Обычно каждый такой слой может соответствовать тысячами или даже миллионам лет. Но Де Пальме удалось доказать, что каждый пласт этого отложения образовался в результате отдельного мощного ливня. «Мы смогли определить время, когда на деревьях появились почки, — рассказал он мне. — Мы видели, как осенью роняли хвою кипарисы». Разглядывать эти слои было все равно что листать книгу по древнейшей истории, на илистых страницах которой записаны десятилетия жизни природы. Научный руководитель Де Пальмы, Ларри Мартин (Larry Martin), предложил ему поискать похожее место, в котором такие слои расположены ближе к КТ-границе.

Сегодня Де Пальма, которому сейчас 37 лет, все еще работает над своей докторской диссертацией. Он занимает неоплачиваемую должность куратора отдела палеонтологии позвоночных в Музее естественной истории Палм-Бич, который только недавно был создан и не имеет собственного выставочного пространства. В 2012 году, пока Де Пальма искал новый участок пресноводных отложений, он услышал, что один частный коллекционер набрел на любопытное место на животноводческом ранчо неподалеку от городка Боуман в Северной Дакоте. (Многие земли района Хелл-Крик находятся в частной собственности, и их владельцы готовы продать права на проведение раскопок любому, кто готов платить хорошие деньги, будь то палеонтологи или частные собиратели окаменелостей.) Коллекционеру показалось, что это место, где на поверхность выступало три фута отложений, было сплошной проблемой: в нем было полно окаменелостей, но они были очень хрупкими и сразу же, как попадали на воздух, рассыпались на мелкие кусочки. Окаменевшие рыбы были заключены в оболочку из сырой, потрескавшейся грязи, которая так и не затвердела; она была такой мягкой, что ее можно было раскапывать обычной лопатой или разгребать руками. В июле 2012 года коллекционер показал это место Де Пальме и предложил ему начать там раскопки.

«Поначалу я был разочарован», — сказал мне Де Пальма. Он надеялся найти такое место, на котором работал раньше: древний пруд с мелкозернистыми, полными окаменелостей пластами, которые отражали бы множество лет и смену времен года. Вместо этого он увидел отложения, появившиеся в результате одиночного наводнения. Но немного осмотревшись, Де Пальма увидел здесь потенциал. Он нашел несколько отлично сохранившихся рыб, которых редко находят в формации Хелл-Крик, и понял, что если будет работать чрезвычайно осторожно, сможет вынуть их целиком. Он договорился с хозяином ранчо, что будет платить ему определенную сумму за каждый сезон работы на этом участке. (Конкретные детали этих договоренностей держат в строжайшей тайне, как это обычно случается в палеонтологии. Сейчас этот участок находится в долгосрочной аренде c исключительными правами).

В июле следующего года Де Пальма вернулся, чтобы начать предварительные раскопки на участке. «Почти сразу я понял, что это необычное место», — сказал он мне. Он начал снимать лопатой слои почвы выше того места, где он нашел рыбу. Этот нанос, «вскрыша», чаще всего представляет собой породу, осевшую спустя много лет после гибели ископаемого животного. Мало что в нем может заинтересовать палеонтолога, и обычно его просто выбрасывают. Но как только Де Пальма начал копать, он заметил серовато-белые пятна в пластах, похожие на песчинки, которые под лупой выглядели как крошечные шарики и вытянутые капли. «Я подумал: черт возьми, похоже на микротектиты!» — вспомнил Де Пальма. Микротектиты — это капли стекла, которые образуются, когда расплавленная ударом астероида порода взлетает на воздух и рассыпается обратно на Землю мелким дождем затвердевающих частиц. На участке были, похоже, мириады микротектитов.

Когда Де Пальма осторожно снял верхние слои, ему стало попадаться необычайное множество окаменелостей, чрезвычайно хрупких, но отлично сохранившихся. «Там лежат удивительные остатки растений, переплетенных и спутавшихся одни с другими, — вспоминал он. — Там есть целые запруды из бревен, где рыбины прижаты к пучкам корней кипариса, а по стволам растекся янтарь». Большинство окаменелостей находят расплющенными под воздействием вышележащего камня, но здесь все осталось объемным, включая рыб, поскольку осаждения покрыли все в один момент, поддерживая окаменелости. «Можно было увидеть кожу, спинные плавники, буквально торчащие прямо в донных отложениях, найти неизвестные науке виды», — сказал он. Пока он копал, к нему постепенно приходило осознание величия того, с чем он столкнулся. Если участок действительно представлял собой то, что он надеялся найти — он сделал самое важное палеонтологическое открытие XXI века.

Де Пальма вырос в городе Бока Ратон, в штате Флорида, и с детства интересовался костями и историями, которые они могли рассказать. Его отец, Роберт Де Пальма-старший, работает хирургом-стоматологом в близлежащем Делрей-Бич, а его двоюродный дед Энтони, который дожил до ста лет и умер в 2005 году, был уважаемым хирургом-ортопедом и написал несколько классических учебных пособий по своей специальности. (Сын Энтони, кузен Роберта, — режиссер Брайан де Пальма.)

«Между тремя и четырьмя годами я начал осознавать, насколько красивы отдельные кости и как они соединяются между собой, образуя единую систему, — рассказал мне Де Пальма. — Это меня по-настоящему поразило. Я стал искать кости во всех блюдах, которые подавали на стол». Когда умирал какой-нибудь домашний питомец, родственники Роберта закапывали его в одном месте, а опознавательный знак ставили в другом, чтобы он не выкопал тело, — но он все равно их находил. Он замораживал мертвых ящерок в формочках для льда, и его мама обнаруживала это, когда хотела угостить друзей холодным чаем. «Меня никогда не интересовал спорт, — рассказал он. — Меня пытались приучить им заниматься, чтобы я подружился с другими детьми. Но в итоге я раскапывал бейсбольное поле в поисках костей».

Двоюродный дед Де Пальмы, Энтони, который жил в Помпано-Бич, взял мальчика под свое крыло. «Я обычно навещал его почти каждые выходные и показывал свои последние находки», — сказал Де Пальма. Когда ему было четыре года, в музее в Техасе кто-то подарил ему фрагмент кости динозавра, которую мальчик взял с собой к деду. «Он объяснил, что у каждого бугорка, шершавого участка или выпуклости кости есть свое название, да и вообще, что у каждой кости есть название, — сказал Де Пальма. — Я был зачарован». Когда ему было шесть или семь лет, и они с семьей путешествовали по Флориде, он начал находить окаменелые останки млекопитающих ледникового периода. Первую кость динозавра он нашел в Колорадо в девять лет.

В старшей школе, во время летних каникул и на выходных, Де Пальма собирал окаменелости, делал модели динозавров и собирал скелеты для Музея археологии и естественной истории Грейвса (Graves Museum of Archaeology and Natural History) в Дания-Бич. Он одолжил музею для выставки свою детскую коллекцию окаменелостей, но в 2004 году музей обанкротился, экспонаты списали и передали в муниципальный колледж. У Де Пальмы не было никаких документов, подтверждающих, что он владелец этих образцов, и суд отказался возвращать ему окаменелости, которые исчислялись сотнями. Большую часть из них убрали в хранилище, так что никто даже не мог ими полюбоваться.

Возмущенный тем, какую «расточительную халатность» проявили по отношению к его коллекции, Де Пальма начал придерживаться особого подхода к коллекционированию. Обычно палеонтологи доверяют организациям, на которые работают, хранение и надзор за образцами. Де Пальма настаивает, чтобы в договоре было прописано, что он будет лично контролировать управление коллекцией. Он никогда не проводит раскопки на государственных землях — по его словам, из-за бюрократических проволочек. Но без поддержки государства он вынужден брать на себя все расходы. Его личные траты на работы в Хелл-Крик исчисляются десятками тысяч долларов. Он старается покрывать эти расходы, собирая по кусочкам окаменелости, делая реконструкции, создавая и продавая копии музеям, частным коллекционерам и другим заказчикам. Иногда ему подкидывают денег родственники. «Я едва свожу концы с концами, — сказал он. — Но если передо мной стоит выбор, купить ли еще PaleoBond — дорогого жидкого клея, которым склеивают окаменелости, — или сменить кондиционер, я беру PaleoBond». Роберт одинок, и делит свою четырехкомнатную квартиру со скелетами различных динозавров, в том числе с одним нанотиранусом (Nanotyrannus). «С такой работой, как у меня, трудно наладить личную жизнь», — признается он.

То, что Де Пальма лично решает, как и кому разрешать изучать его коллекцию, довольно неоднозначно. Окаменелости — крупный бизнес; богатые коллекционеры готовы платить тысячи, если не миллионы, долларов за редкий образец. (В 1997 году Ти-рекс по кличке Сью был продан Музею естественной истории в Чикаго на аукционе Сотбис за 8,3 миллиона долларов). Американский рынок наводнен окаменелостями, нелегально вывезенными из Китая и Монголии. Но в США раскопки на частной территории разрешены законом, как и покупка, продажа и экспорт окаменелостей. Многие ученые считают этот бизнес угрозой для палеонтологии и утверждают, что окаменелости должны принадлежать музеям. «Мне не позволят владеть частной коллекцией чего-либо, что я изучаю», — сказал мне один видный музейный куратор. Де Пальма же настаивает, что для своей коллекции берет лучшее от этих двух подходов. Часть своей коллекции он передал на хранение в некоммерческие организации, такие как Канзасский университет, Музей естественной истории в Палм-Бич и Флоридский Атлантический университет; некоторые образцы временно хранятся в исследовательских лабораториях, которые их тестируют, — но все это контролирует Де Пальма.

В 2013 году Де Пальма какое-то время был на слуху благодаря статье, опубликованной им в журнале «Труды Национальной академии наук» (Proceedings of the National Academy of Sciences). За четыре года до этого он и его помощник по полевой работе Роберт Фрини (Robert Feeney) обнаружили странный выпуклый нарост на окаменевшей кости, который оказался сросшимися хвостовыми позвонками гадрозавра, утконосого динозавра мелового периода. Де Пальма предположил, что костная ткань могла нарасти вокруг инородного тела и скрыть его внутри. Он отнес образец в Канзасский Мемориальный госпиталь имени Лоуренса (Lawrence Memorial Hospital), где работник кабинета компьютерной томографии ночью бесплатно просканировал его, пока томограф стоял без дела. Внутри этого узелка оказался сломанный зуб тираннозавра: гадрозавру удалось сбежать после атаки хищника.

Это открытие помогло отвергнуть старую гипотезу, которую вновь выдвинул знаменитый палеонтолог Джек Хорнер (Jack Horner), о том, что Ти-рексы были исключительно падальщиками. Хорнер утверждал, что Ти-рекс был слишком медленным и неуклюжим, его передние конечности были слишком слабыми, а зрение слишком плохим, чтобы охотиться на других существ. Когда находка Де Пальмы была подхвачена национальными СМИ, Хорнер назвал ее «спекуляцией» и всего лишь «единичным случаем». Он предложил альтернативный сценарий: тираннозавр рекс мог случайно укусить за хвост спящего гадрозавра, думая, что тот мертв, а затем «отступил», когда осознал свою ошибку. «По-моему, это полный абсурд», — сказал мне Де Пальма. Тогда же он сказал газете Los Angeles Times: «Падальщик не может случайно наткнуться на источник пищи, а потом внезапно осознать, что он жив». В итоге Хорнер признал, что Ти-рекс, возможно, охотился на живую добычу. Но когда я недавно спросил Хорнера о Де Пальме, он сначала сказал, что не помнит его: «В научном сообществе не очень хорошо знают студентов».

Пока Де Пальма не защитил докторскую диссертацию, он так и остается невидимкой, словно ожидая печать одобрения, с которой должна начаться серьезная исследовательская карьера. Несколько палеонтологов, с которыми я разговаривал, вообще не слышали о нем. Еще один, который попросил не называть его имени, сказал так: «Найти такую окаменелость — это, конечно, круто, но это не перевернуло научный мир. Люди иногда думают, что я тупой, потому что я часто говорю, что не знаю ответов на все вопросы, — мы ведь не присутствовали при образовании ископаемого. Другие люди утверждают, что они знают все, и он один из тех людей. Думаю, что он склонен преувеличивать значение своих находок».

Получив письмо Де Пальмы, я занялся организацией вылазки на место в Хелл-Крик; три недели спустя я был в Боумане. Де Пальма подъехал к моему отелю на своей «Тойёте», из колонок доносилась тема из фильма «В поисках утраченного ковчега». На нем была рабочая рубашка из грубого хлопка, брюки-карго с полотняными подтяжками и замшевая ковбойская шляпа с заломленными с левой стороны полями. У него была пятидневная щетина на загорелом от многодневного пребывания на солнце лице.

Я сел в машину, мы въехали в ворота какого-то ранчо и целый час тряслись по зубодробительным каменистым дорогам, которые постепенно привели нас к поросшему травой котловану. Ландшафт разбросанных далеко друг от друга пустошей Хелл-Крика кажется неземным. Это край обширных ферм и ранчо, луга и поля подсолнухов тянутся до самого горизонта, а над ними величественно простирается голубое небо американского Запада. Дороги соединяют маленькие городки — стоянка грузовиков, церквушка, мотель, домики и фургоны, — а между ними лежат бескрайние и безлюдные просторы. За миллионы лет геологический пласт Хелл-крик подвергся значительной эрозии, и останки торчат среди прерий как множество гнилых зубов. Эти безжизненные холмы и башенки изрезаны полосами бежевого, шоколадного, темно-красного, красно-коричневого, рыжего, серого и белого цветов. По краям открываются окаменелости, которые высвобождает ветер и дождь.

Когда мы наконец приехали, перед нами лежал участок, открытый Де Пальмой: безлюдный, покрытый трещинами серый холм размером с два футбольных поля. Казалось, сюда каким-то образом занесло кусочек поверхности Луны. С одной стороны этот участок был перерезан песчаной вымоиной или высохшим руслом ручья; другая его сторона заканчивалась небольшим уступом. Место раскопок представляло собой прямоугольную яму 60 на 40 футов, глубиной три фута. С противоположной стороны ямы стояли, опираясь на ее край, две рейки, лежали разные приспособления для раскопок и металлическая трубка для забора образцов породы. Пока мы прогуливались по участку, я обратил внимание, что на поясе у Де Пальмы висели кинжал и штык в ножнах, — он объяснил, что эти реликвии времен Второй мировой войны достались ему в 12 лет в подарок от деда.

Он вспомнил момент, когда сделал открытие. Первой окаменелостью, которую он там нашел тем летом, был пресноводный веслонос. Веслоносы живут и в наши дни, у них узкая костистая морда, с помощью которой они нащупывают пищу в мутной воде. Когда Де Пальма вынул эту окаменелость, под ней он нашел зуб мозазавра, гигантской морской хищной рептилии. Он не мог понять, каким образом пресноводная рыба и морская рептилия оказались в одном и том же месте, на берегу реки, отделенном как минимум несколькими милями суши от ближайшего моря (в то время неглубокий водоем, так называемое Западное внутреннее море, перерезал североамериканский континент от Мексиканского залива до Северного ледовитого океана). На следующий день он обнаружил хвост другой морской рыбы шириной в два фута; казалось, что его резко оторвало от тела рыбы. «Когда рыба погибает, через какое-то время такой хвост начинает разлагаться и постепенно рассыпается, — говорит Де Пальма. — Этот был совершенно нетронут, так что, по всей видимости, оказался там сразу или почти сразу после смерти рыбы. Так же как и зуб мозазавра, он очутился в нескольких милях от родного моря. Когда я его нашел, подумал: не может быть, это невозможно», — сказал он. Эти открытия привели его к невероятному и неожиданному для него умозаключению. «В тот момент я был уверен на 98%» — признался он.

На следующий день Де Пальма заметил в пласте отложений небольшую вмятину диаметром три дюйма. Она напоминала кратер, оставшийся после какого-то объекта, который упал сверху и шлепнулся в грязь. Подобные образования, которые градины оставили на грязной земле, уже находили вместе с окаменелостями. Когда Де Пальма снимал слой за слоем, чтобы сделать поперечный срез кратера, он нашел сам объект, — это оказалась не градина, а маленький белый шарик на дне кратера. Это был тектит диаметром три миллиметра, упавший на землю после какого-то древнего столкновения с астероидом. Продолжив раскопки, он обнаружил еще один кратер с тектитом на дне, и еще один, и еще один. Стекло за миллионы лет превращается в глину, и эти тектиты теперь были глиняными, но у некоторых осталась стеклянная сердцевина. Микротектиты, которые он находил раньше, могли быть принесены течением воды, но эти оказались там тогда же, когда упали — в день, который, по мнению Де Пальмы, мог быть днем катастрофы.

«Когда я их увидел, то сразу понял, что это не наносные отложения, — сказал Де Пальма. — Мы не просто были близко к КТ-границе. Весь этот участок и есть КТ-граница!» Исследовав и нанеся на карту слои, Де Пальма выдвинул гипотезу, что массивный, направленный вглубь материка поток воды затопил речную долину и заполнил низменную область, где мы сейчас находимся, возможно, в результате цунами, вызванного падением метеорита, образовавшего КТ-границу. Цунами прокатилось от Мексиканского залива вверх по Западному внутреннему морю. По мере того, как волна замедлялась и успокаивалась, на дне откладывалось все, что она принесла с собой — сначала самые тяжелые объекты, а потом уже то, что плавало на поверхности. Все это быстро погрузилось в грязь и отлично сохранилось: умирающие и мертвые животные, как морские, так и пресноводные; растения, семена, стволы деревьев, корни, шишки, хвоя, цветы и пыльца; раковины, кости, зубы и яйца; тектиты, метаморфические минералы, крошечные алмазы, иридиевая пыль, зола, древесный уголь и дерево с подтеками янтарной смолы. По мере оседания этих материалов в грязь падали стеклянные капли, сначала самые крупные, а затем все более мелкие, пока не рассыпались совсем, как снег.

«В этих отложениях сохранилась вся картина КТ-события, — сказал Де Пальма. — С помощью этих отложений мы можем получить ответ на вопрос, что случилось в тот день, когда трагически завершился меловой период». Раньше палеонтологи не находили ничего похожего на этот участок, и, если гипотеза Де Пальмы верна, значение этого места для науки будет огромным. Когда прошлым летом участок посетил Уолтер Альварес (Walter Alvarez), он был потрясен. «Это действительно великолепное место», — написал он мне, добавив, что «это точно одно из лучших мест для того, чтобы попытаться восстановить картину случившегося на месте столкновения».

Когда мы с Де Пальмой закончили осмотр участка, он познакомил меня со своим ассистентом Руди Паскуччи, директором Музея Палм-Бич. Паскуччи оказался мускулистым мужчиной за 50, небритым и загорелым. На нем была майка без рукавов, высокие ботинки для защиты от змей и пыльная шляпа фирмы «Тилли». Мужчины собрали инструменты, спустились на дно ямы и начали осторожно раскапывать трехфутовую стену отложений.

Для грубых работ Де Пальма любит применять свой штык и ручную кирку Марша, которая стала популярной благодаря палеонтологу XIX века из Йеля, Отниелу Чарльзу Маршу (Othniel C. Marsh), пионеру охоты за динозаврами на американском Западе, открывшему 80 новых видов. Кирку ему подарил Дэвид Бернэм (David Burnham), его научный руководитель, который консультировал Де Пальму еще в Канзасе, где он защищал диплом. Для более тонкой работы Де Пальма использует типичные инструменты палеонтолога — ножи и кисти фирмы X-Acto, а также стоматологические инструменты, которые ему дал отец.

Порода состояла из десятков тонких слоев грязи и песка. Ниже она превращалась в более неровную полосу песка и гравия, в которой лежали тяжелые останки рыб, кости и более крупные тектиты. Под этим слоем была твердая поверхность песчаника, первоначальная основная порода этого участка мелового периода, большая часть которой была гладко вымыта наводнением.

Палеонтология — работа, которая сведет с ума кого угодно, прогресс обычно измеряется в миллиметрах. Пока я наблюдал, Де Пальма и Паскуччи лежали на животе под палящим солнцем, разглядывая пыльную стену с расстояния нескольких дюймов, и осторожно ее расчищали. Де Пальма воткнул кончик ножа X-Acto между тонких пластин отложений и отковырнул кусочек размером с десятицентовую монетку; он внимательно изучит его и, если ничего не увидит, отбросит. Когда сколы накапливались, он собирал их в небольшие кучки кистью; когда их становилось много, Паскуччи сметал их метлой, а затем сваливал в дальнем конце раскопа.

Иногда Де Пальма натыкался на маленькие окаменелости растений — лепестки цветов, листья, семена, сосновые иголки и кусочки коры. Многие из них были просто отпечатками в грязи, которая трескалась и расслаивалась, как только попадала на воздух. Он быстро обрызгивал их раствором PaleoBond, который впитывался в окаменелости и скреплял их. Или же применял другую технику: смешивал порцию штукатурки и выливал ее на образец, прежде чем он рассыплется. Так можно будет получить гипсовый слепок окаменелости; оригинал был слишком хрупким, и его нельзя было бы сохранить.

Когда начали одолевать комары, Де Пальма вынул курительную трубку из корня вереска и набил ее табаком Royal Cherry Cavendish. Он поднес к трубке зажигалку и энергично затянулся, окутывая себя приторно-сладким дымом, а затем вернулся к работе. «Я как шопоголик в обувном магазине, — сказал он, — Я хочу все!»

Он показал мне отпечаток круглого объекта шириной около двух дюймов. «Это либо цветок, либо иглокожее, — сказал он, подразумевая группу морских форм жизни, в которую входят морские ежи и звезды, — Я с уверенностью смогу это узнать в лаборатории». Он быстро залил окаменелость PaleoBond и гипсом. Затем он нашел прекрасно сохранившийся лист, а рядом с ним семя сосновой шишки. «Меловая лесная подстилка», — пренебрежительно сказал он; у него уже было много подобных образцов. Он нашел еще три маленьких кратера с тектитами, которые разрезал и сфотографировал. Затем его нож X-Acto подцепил крошечную коричневую кость — челюсть длиной менее четверти дюйма. Он поднял ее пальцами и рассмотрел под лупой.

«Млекопитающее, — сказал он. — К моменту, когда его засыпало, оно уже было мертво». Несколько недель спустя в лаборатории он уточнил, что эта челюсть, вероятно, принадлежала млекопитающему, дальнему родственнику приматов — в том числе и человека.

Полчаса спустя Де Пальма обнаружил крупное перо. «Да тут каждый день Рождество», — сказал он. Отточенными движениями он очистил перо. Это был хрупкий отпечаток в грязи, дюймов, наверное, тридцать. «Мое девятое перо, — сказал Де Пальма, — и первое перо, найденное в Хелл-Крике. Я уверен, что эти перья принадлежали динозаврам. Точно я не знаю, но это все примитивные перья, и большинство из них около фута длиной. В Хелл-Крике не находили птиц такого размера с настолько примитивными перьями. Разумнее предположить, что оно принадлежало какому-то из уже известных динозавров, наверняка тероподу, вероятно, раптору». Он продолжил копать. «Может, мы найдем раптора, которому принадлежали эти перья, но я сомневаюсь. Перо могло отнести ветром довольно далеко».

Нож X-Acto наткнулся на краешек окаменелого плавника. На свет показался еще один веслонос; позже оказалось, что в длину он почти шесть футов. Де Пальма осторожно снимал осадочную породу вокруг него, чтобы оценить его расположение и понять, как лучше его извлечь. По мере того, как окаменелость показывалась все больше, становилось ясно, что двухфутовая морда рыбы была сломана, когда рыбу что-то вдавило — вероятно, волна во время наводнения — прямо в ветви затонувшей араукарии. Он отметил, что все найденные на этом месте рыбы погибли с открытым ртом, а это, возможно, означает, что они задыхались в илистой воде.

«Большинство погибли в слоях отложений в вертикальном положении, даже набок не перевернулись, — сказал он. — И навсегда так и остались там, потому что то, что могло бы, вероятно, их вытащить на поверхность, уже отступило». Он расчистил поверхность вокруг веслоноса, открывая кость плавника, затем участок окаменевшей кожи размером с пятидесятицентовую монету с прекрасно сохранившимися чешуйками. Он обработал их особой закрепляющей смесью собственного изготовления. Эти окаменелости чрезвычайно хрупкие, поэтому он заберет их в лабораторию во Флориде обрамленными осадочной породой, или «матрицей». В лаборатории он высвободит каждый образец под увеличительным стеклом в помещении, где можно контролировать температуру и влажность, вдали от разрушительного воздействия солнца, ветра и засухи.

Пока Де Пальма работал с веслоносом, на свет показались новые ветви араукарии вместе с короткими острыми иголками. «Это дерево было погребено заживо», — сказал он. Потом он заметил золотистую каплю янтаря, прикрепленную к ветке. Янтарь — это окаменевшая древесная смола и часто в ней можно обнаружить все, что в те времена парило воздухе: следы химического состава атмосферы, а иногда даже прилипших насекомых и небольших рептилий. «Это как липучка для мух мелового периода, — сказал он. — Не могу дождаться момента, когда отвезу ее в лабораторию».

Прошел еще час, он полностью освободил рыбу, оставляя ее запечатанной в матрице, которая была укреплена на каменном основании толщиной в четыре дюйма. «Я почти уверен, что такого образца у ученых еще не было, — сказал он. — Мягкие ткани тоже окаменели, и даже содержимое желудка рыбы могло сохраниться».

Де Пальма наконец поднялся и выпрямился. «Ну а теперь зальем все гипсом», — сказал он, снял рубаху и начал вручную замешивать гипс в ведре объемом пять галлонов (18 литров — прим. ред.), пока Паскуччи отрывал полосы холстины. Де Пальма взял рейку, отпилил два куска длиной в фут каждый и наложил их, как шину, по краям окаменелости, заключенной в осадочной породе. Затем взял по одной полосе холстины, обмакнул в гипс и наложил на верхнюю и боковую части образца. Он также сделал веревочные ручки и залил их гипсом. Через час, когда гипс застыл, он выдолбил долотом каменное основание под окаменелостью и перевернул образец, так что нижняя часть оказалась сверху. В лаборатории он будет добираться до окаменелости через эту поверхность, а гипсовую оболочку будет использовать в качестве опоры. Взявшись за ручки, Де Пальма и Паскуччи подняли образец, который весил, наверное, фунтов двести, и погрузили его в грузовик. Де Пальма будет хранить его за домом своего друга-фермера, где все его окаменелости, найденные в этом сезоне, лежат рядами, залитые гипсом и укрытые брезентом.

Де Пальма снова стал копать. Порывы ветра подняли в воздух облака пыли, пошел дождь; когда прояснилось, на луг пролились лучи вечернего солнца. Мысленно Де Пальма перенесся в другой день, в другое время. «Вот кусок дерева с ходами короеда, — сказал он. — На окаменелостях растений в первые несколько миллионов лет после удара почти не бывает следов такого поражения; насекомые исчезли почти полностью». Де Пальма предположил, что столкновение с астероидом произошло, вероятно, осенью. Он пришел к такому выводу, сравнив размеры молодого веслоноса и осетра, которых нашел, с известными темпами роста представителей этих видов и временем выхода рыбы из икринок; он также нашел семена хвойных деревьев, инжир и некоторые цветы. «Когда мы проанализируем пыльцу и диатомовые водоросли, то сможем указать более точное время», — сказал он.

На следующей неделе появились новые сокровища: еще больше перьев, листьев, семян, янтаря, а также несколько рыб размерами от трех до пяти футов, и еще дюжина кратеров с тектитами. Я бывал на многих местах раскопок палеонтологов, но никогда не видел, чтобы так много образцов находили так быстро. Обычно раскопки — это скучно. Проходят дни или даже недели, а найти удается совсем немного. Де Пальма же, казалось, каждые полчаса находит что-нибудь примечательное.

Когда он впервые посетил это место, то заметил частично выступающую над поверхностью бедренную кость динозавра из семейства цератопсид, наиболее известным представителем которого является трицератопс. Какой-то коллекционер, торговец окаменелостями, попытался вытащить ее несколько лет тому назад, да так и оставил на месте, и она раскрошилась за годы воздействия внешней среды. Де Пальма поначалу отбросил ее как «негодную» и с горечью осудил коллекционера за такую халатность. Затем он задумался, как такая тяжелая кость попала сюда, на глубину водоема. Возможно, ее принесло сюда водой, но тогда она должна была облечена высохшей плотью, а это означало, что ко времени удара по крайней мере один динозавр был жив. Позже он нашел лоскут окаменевшей кожи, прикрепленный к бедренной кости цератопсида, размером с чемодан.

В какой-то момент Де Пальма начал фотографировать слои отложений, которые размыло и прорезало песчаным потоком. Он отшлифовал один из вертикальных участков и сбрызнул его водой из пульверизатора, чтобы проявился цвет. Нижний пласт был неоднородным, как только на него попала вода, она размыла слои грязи, щебня и камешков вперемешку с кусочками обожженной и полностью сгоревшей древесины.

Затем Де Пальма подошел к едва заметным на стене вымоины очертаниям, по форме напоминающим кувшин, и подробно их осмотрел. Очертания начинались на КТ-границе и спускались вниз, а затем расширялись в круглую полость, заполненную землей другого цвета, которая доходила до твердой подложки нетронутой основной породы. Похоже было, как будто какой-то мелкий зверек вырыл себе убежище. «Это нора?» — спросил я.

Де Пальма зачистил участок штыком, потом сбрызнул водой. «Вы чертовски правы, — сказал он. — И это не убежище маленького динозавра, а нора млекопитающего». (Норы различаются по форме в зависимости от живущих в них видов). Он пригляделся к норе, осторожно соскребая породу штыком: «Ого, похоже, оно еще там!»

Он задумал вынуть нору целиком, единым куском, а дома прогнать ее через томограф, чтобы выяснить, что же внутри. «Вообще любые норы млекопитающих в меловом периоде попадаются крайне редко, — объяснил Де Пальма, — Но этот случай совершенно невероятен: нора выкопана прямо сквозь границу». По его словам, зверек мог пережить взрыв и наводнение, а потом закопаться в грязь, спасаясь от холода и тьмы, и затем умереть. «Может быть, он родился в меловом периоде, а погиб в палеогене, — сказал он. — Подумать только: теперь, спустя 65 миллионов лет, какая-то жалкая обезьяна выкапывает его, чтобы понять, что же произошло. Если это будет ранее неизвестный вид, — добавил он, — я назову его в вашу честь».

Когда я уезжал из Хелл-Крика, Де Пальма настоятельно попросил меня никому не говорить ни слова о его находках, даже близким друзьям. История палеонтологии полна рассказов о взяточничестве, двурушничестве и предательствах. В XIX веке Отниел Марш (Othniel C. Marsh) и Эдвард Дринкер Коуп (Edward Drinker Cope), два ведущих американских палеонтолога, начали ожесточенную борьбу за добычу останков динозавров на Западе страны. Они совершали набеги на места раскопок соперника, подкупали сотрудников и очерняли друг друга в прессе и на съездах ученых. В 1890 году в нью-йоркской газете Herald вышла серия сенсационных статей об этом противостоянии под названием «ученые ведут ожесточенную войну». Это соперничество стало известно как «Костяные войны». Время нечестных игр в палеонтологии до сих пор не миновало; Де Пальма очень переживал, как бы этим участком не завладел какой-нибудь крупный музей.

Де Пальма понимал, что, стоит ему допустить ошибку на этом участке, и его карьере, вероятно, наступит конец. Его статус в научном мире был настолько шатким, что ему нужно было заранее подготовиться на случай возможной критики. В 2015 году его уже раскритиковали за то, что в публикации, посвященной новому виду динозавра под названием дакотараптор, он по ошибке включил в реконструкцию окаменелость черепашьей кости. И хотя восстановить скелет из тысячи косточек, которые могли перемешаться с останками другого вида, совсем непросто, Де Пальма подвергся жестоким нападкам. «Не хотелось бы опять пройти через такое», — признался он мне.

Целых пять лет Де Пальма продолжал работать на этом же месте. Он тайно делился своими находками с несколькими светилами в области исследований КТ-границы, включая Уолтера Альвареса, и спрашивал их совета. В зимние месяцы, когда полевые работы прекращались, Де Пальма препарировал и изучал образцы, по нескольку за раз, в лаборатории своего коллеги из Флоридского Атлантического университета в городе Бока Ратон.

Лаборатория — глухая клиновидная комната в здании геологического факультета, вдоль стен которой пузырится в аквариумах вода, лежат на полках стопки книг, научных журналов, кусочки кораллов, зубы мастодонта, ракушки и обойма патронов для пулемета 50 калибра (соответствует русскому калибру 12,7 мм — прим. ред.) времен Второй мировой войны, которую владелец лаборатории поднял со дна Атлантического океана. Де Пальма выкроил для себя небольшой уголок, которого как раз хватает, чтобы работать над двумя покрытыми гипсом образцами одновременно.

Когда я впервые посетил лабораторию в апреле 2014 года, на столе под яркой лампой и большим увеличительным стеклом лежал камень длиной три фута и толщиной 18 дюймов. Де Пальма сказал, что в этом блоке лежат веслонос и осетр, а также десятки других окаменелостей и один маленький кратер с тектитом внутри. В нижней части каменного блока были обломки, фрагменты костей и отдельные тектиты, которые были смещены и захвачены бурным потоком. Этот камень рассказывал историю столкновения в миниатюре. «Это был ужасный день, — сказал Де Пальма, — Взгляните на этих двух рыб». Он показал мне место, в котором щитки осетра, острые костяные пластинки на его спине, воткнулись в тело веслоноса. Рыбины оказались пришпилены одна к другой. Рот веслоноса был широко открыт, а в его жаберные тычинки набились микротектиты, которые он втянул в себя, задыхаясь. Де Пальма сказал: «Эта рыба прожила еще какое-то время после того, как ее утащила волна, ровно столько, чтобы несколько раз стремительно набрать полный рот воды, отчаянно пытаясь выжить».

Постепенно Де Пальма по кусочкам восстанавливал возможную картину катастрофы. К моменту, когда пришла вода, окрестный лес уже горел, это можно понять по большому количеству угля, обожженной древесины и янтаря, которые он нашел на участке. Вода пришла не в виде накатившей на берег волны, это был резко нахлынувший мутный поток, полный мечущихся в замешательстве рыб и остатков растений и животных, которые, по предположению Де Пальмы, осели, когда вода успокоилась и отступила.

В лаборатории Де Пальма показал мне под микроскопом шлифы осадочной породы. Большинство пластов были горизонтальными, но отдельные слои образовывали завитушки или узоры, похожие на языки пламени, так называемые «факельные текстуры», которые образовались в результате одновременного воздействия давления сверху и небольших всплесков надвигающейся воды. Де Пальма нашел пять групп таких узоров. Он вернулся к блоку породы на столе и поднес увеличительное стекло к тектиту. На его поверхности были заметны параллельные растекшиеся линии — шлиры, сформированные двумя видами расплавленного стекла, смешавшимися друг с другом, когда раскаленные шары разлетелись по воздуху. Глядя сквозь увеличительное стекло, Де Пальма осторожно расчищал камень стоматологическим зондом. Вскоре он обнаружил участок розовой жемчужной раковины, которая уткнулась в осетра. «Аммонит», — сказал он. Аммониты были морскими моллюсками, чем-то похожими на современных наутилусов, хотя по происхождению были ближе к кальмарам и осьминогам. Пока Де Пальма открывал все большую часть раковины, на моих глазах яркий цвет потускнел. «Аммониты, заживо разорванные цунами, сами не передвигаются, — отметил он. — род Sphenodiscus, я бы сказал». Моллюск, которого раньше не находили в Хелл-крике, стал еще одной морской жертвой катастрофы, заброшенной вглубь суши.

Де Пальма встал из-за стола. «А сейчас я покажу вам нечто особенное», — сказал он, открыл деревянный ящик и вытащил какой-то предмет, покрытый алюминиевой фольгой. Он развернул шестнадцатидюймовое ископаемое перо и держал его в ладонях, как стеклянный шедевр работы Рене Лалик (Rene Lalique). «Когда я нашел первое перо, секунд двадцать не мог в это поверить», — сказал он. Де Пальма учился у Ларри Мартина (Larry Martin), мирового авторитета в области примитивных птиц мелового периода, и «ему приходилось изучать множество ископаемых перьев. Когда я наткнулся на эту штуку, сразу понял, что это, черт возьми, важнейшая находка. А теперь посмотрите-ка на это».

Со стола лаборатории он взял ископаемое предплечье, принадлежащее дакотараптору, виду динозавров, который он ранее обнаружил в Хелл-Крике. Он указал на ряд регулярных бугорков на кости. «Это, вероятно, маховые бугорки», сказал он. «У этого динозавра были перья на предплечьях. Теперь смотрите. С помощью штангенциркуля он измерил диаметр ручек иглы, а затем диаметр бугорков ископаемого пера; оба оказались 3,5 миллиметра. «Сходится, — сказал он. — Это говорит о том, что перо такого размера подходит к конечности такого размера».

Было и еще кое-что, в том числе кусок частично сгоревшего ствола дерева с прикрепленным к нему янтарем. Он показал мне снимок янтаря под микроскопом. Внутри оказались две ударные частицы — еще одно знаковое открытие, потому что янтарь мог сохранить их химический состав. (Все другие найденные тектиты, образовавшиеся в результате столкновения и взаимодействовавшие с другими элементами миллионы лет, изменили свой состав.) Он также обнаружил множество прекрасных образцов лонсдейлита, гексагональной формы алмаза, которая, как принято считать, связана с такими столкновениями; он образуется, когда углерод в астероиде сжимается настолько сильно, что кристаллизуется в триллионы микроскопических зерен, которые выбрасываются в воздух и дрейфуют вниз.

Наконец, он показал мне фотографию окаменелой челюсти; она принадлежала млекопитающему, найденному в норе. «Это челюсть Дуги», — сказал он. Кость была крупной для мелового млекопитающего — три дюйма в длину — и почти полной, с зубом. После моего визита в Хелл-Крик Де Пальма вытащил нору животного целиком, вместе с блоком осадочной породы, и с помощью нескольких женщин, кассирш из Центра путешествий в Боумане, поднял его в грузовик. Он считает, что челюсть принадлежала сумчатому, похожему на ласку. С помощью зуба, он мог бы провести исследование стабильных изотопов, чтобы выяснить, чем питался зверек — «что было в меню после катастрофы», как он выразился. Остальная часть окаменелости млекопитающего остается в норе, и до нее очередь дойдет позже.

Де Пальма перечислил некоторые другие открытия, которые он сделал на этом участке: несколько затопленных гнезд муравьев с погибшими в воде муравьями внутри и несколько полостей, заполненных микротектитами; нора, предположительно осиная; нора еще одного млекопитающего с множеством туннелей и галерей; акульи зубы; бедренная кость большой морской черепахи; как минимум три новых вида рыб; гигантский лист гинкго и растение, родственное банану; более десятка новых видов животных и растений и несколько других видов нор.

В нижней части осадка, в смеси тяжелого гравия и тектитов, Де Пальма идентифицировал сломанные зубы и кости, и, в том числе, останки детенышей почти всех групп динозавров, известных в Хелл-Крике, а также останки птерозавров, которые ранее были обнаружены только в слоях намного ниже границы КТ. Он нашел нетронутым яйцо с зародышем внутри — очень ценную с научной точки зрения окаменелость. Яйцо и другие останки свидетельствуют о том, что в тот роковой день динозавры и крупные рептилии, вероятно, были далеки от вымирания. Одним махом Де Пальма, возможно, разрешил проблему трех метров и заполнил пробел в окаменелостях.

К концу полевого сезона 2013 года Де Пальма был уверен, что участок образовался в результате наводнения, но у него не было убедительных доказательств того, что это наводнение было последствием удара того самого метеорита. Возможно, это произошло в результате еще одного мощного удара астероида, произошедшего примерно в то же время. «Необыкновенные открытия требуют исключительных доказательств», — сказал он. Если бы его тектиты имели ту же геохимию, что и тектиты астероида Чиксулуб, у него были бы веские аргументы. Месторождения этих тектитов встречаются редко. Лучшим их источником, обнаруженным в 1990 году, считается небольшое обнажение породы на Гаити, на утесе, нависающем над выдолбленной в скале дорогой. В конце января 2014 года Де Пальма отправился туда собирать тектиты и послал их в независимую лабораторию в Канаде вместе с тектитами со своего участка; образцы были изучены в одно и то же время на одном и том же оборудовании. Результаты показали почти идеальное геохимическое совпадение.

В первые несколько лет после открытий Де Пальмы о них знали лишь немногие ученые. Одним из них был Дэвид Бернэм (David Burnham), научный руководитель Де Пальмы в Канзасе, который считает, что найденное его учеником место обеспечит специалистов работой по крайней мере на полвека. «У Роберта полно такого, о чем никто и не слыхивал, — сказал мне Бернэм. — Янтарь с тектитами — священная корова! Перья динозавров безумно хороши, ну а от норы просто голова кругом идет». В палеонтологии есть термин «лагерштетт», обозначающий редкий тип захоронения окаменелостей с большим разнообразием образцов, которые почти идеально сохранились, — своего рода ископаемая экосистема. «Это будет знаменитое место, — сказал Бернэм. — О нем напишут в учебниках. Это лагерштетт мел-палеозойского вымирания».

Ян Смит (Jan Smit), палеонтолог из Амстердамского свободного университета и мировой авторитет в области удара метеорита КТ, помогает Де Пальме анализировать полученные результаты. Подобно Бернэму и Уолтеру Альваресу, он является соавтором посвященной этим находкам научной работы, которую Де Пальма собирается опубликовать (есть и еще восемь соавторов.) «Это действительно важное открытие, — сказал Смит. — Оно дает ответ на вопрос о том, вымерли ли динозавры именно в этот момент или они пришли в упадок раньше. И это первый раз, когда мы видим непосредственных жертв катастрофы». Я спросил, являются ли полученные им результаты спорными. «Я увидел данные о веслоносе, осетре и аммоните, и сразу решил, что он попал в точку, — сказал Смит. — Я уверен, что он нашел золотую жилу».

В сентябре 2016 года Де Пальма кратко рассказал о своем открытии на ежегодном собрании Геологического общества Америки в Колорадо. Он упомянул лишь то, что нашел отложение, образовавшееся в результате наводнения в пределах КТ-границы, в котором присутствуют капли стекла, метаморфические минералы и окаменелости. Он назвал это место Танисом в честь древнего города в Египте, показанного в фильме 1981 года «В поисках потерянного ковчега» в качестве места, где покоится Ковчег Завета. В настоящем Танисе археологи обнаружили надпись на трех видах письменности, которая, как и камень Розетты, имела решающее значение для понимания древнеегипетского языка. Де Пальма надеется, что его Танис поможет расшифровать то, что произошло в первый день после удара.

Хотя это сообщение и было кратким, оно вызвало переполох. Кирк Кокран (Kirk Cochran), профессор Колледжа гидрометеорологии Университета Стони-Брук штата Нью-Йорк, вспоминает, что когда Де Пальма представил свои выводы, по залу прокатились удивленные вздохи. Некоторые ученые настороженно отнеслись к услышанному. Кирк Джонсон (Kirk Johnson), директор Национального музея естественной истории Смитсоновского института, сказал мне, что хорошо знает район Хелл-Крика и работает там с 1981 года. «У меня в голове сработал стоп-кран, — сказал он мне. — Я настолько скептически был настроен после доклада, что посчитал это выдумками». Джонсон, который наносил на карту пласт КТ в Хелл-Крике, сказал, что его исследование показало, что Танис находился как минимум на сорок пять футов ниже КТ-границы и, возможно, на сто тысяч лет старше. «Если все так, как говорят, — сказал Джонсон, — это невероятное открытие». Но при этом добавил, что будет «сдержан», пока не прочтет работу Де Пальмы.

Один видный палеонтолог Западного побережья, который является авторитетом в области события KT, сказал мне: «Я с подозрением отношусь к этим результатам. На разных собраниях ученых автор рассказывал о них на новый лад, присовокупляя различные невероятные заявления. Он мог и вправду наткнуться на что-то удивительное, но он уже известен умением раздувать из мухи слона». В подтверждение своих слов он привел работу Де Пальмы о реконструкции дакотараптора, которую описал следующим образом: «Он, в общем-то, просто собрал кости в одной области, некоторые из них были останками динозавра, другие были останками черепахи, и он представил все это как скелет одного животного». Он также выступал против того, что, по его мнению, было атмосферой чрезмерной секретности, царившей вокруг Таниса и не позволяющей сторонним исследователям дать оценку заявлениям Де Пальмы.

Джонсон тоже считает, что отсутствие прозрачности и театральные манеры самого Де Пальмы вызывают раздражение. «В его стиле подачи есть элемент шоуменства, который совсем не вызывает доверия», — говорит он. Другие палеонтологи также рассказали мне, что с подозрением относятся к этим данным и критически настроены к выводам Де Пальмы и его соавторов. Все выразили желание увидеть итоговую работу, которая будет опубликована на следующей неделе в «Трудах Национальной академии наук», чтобы лично оценить данные.

После обсуждения в Геологическом обществе Де Пальма понял, что у его теории относительно случившегося в Танисе есть существенный недочет. Даже если цунами после столкновения с астероидом двигалось со скоростью несколько миль в час, путешествие длиной в две тысячи миль до этого места заняло бы несколько часов. Дождь из раскаленных стеклянных шаров должен был, напротив, достичь той области и прекратиться в течение часа. Расчет времени был неверным.

Это был не вопрос палеонтологии; это была проблема геофизики и седиментологии. Смит — седиментолог, а другой исследователь, с которым Де Пальма поделился своими данными, Марк Ричардс (Mark Richards), который теперь работает в Вашингтонском университете, — геофизик. Однажды вечером за ужином в городе Нагпуре в Индии, куда они приехали на конференцию, Смит и Ричардс побеседовали об этой проблеме, просмотрели несколько статей, а затем записали некоторые приблизительные расчеты. Им сразу стало ясно, что цунами нахлынуло бы слишком поздно, чтобы захватить падающие тектиты. Волна также была бы слишком ослаблена за время долгого путешествия, чтобы вода в Танисе поднялась на тридцать пять футов. Один из ученых предположил, что волна могла быть результатом такого любопытного явления, как сейша. При сильных землетрясениях дрожание грунта иногда приводит к тому, что вода в прудах, бассейнах и ваннах плещется взад-вперед. Ричардс напомнил, что землетрясение в Японии в 2011 году вызвало странные пятифутовые волны-сейши в абсолютно спокойном норвежском фьорде через тридцать минут после землетрясения в месте, недоступном для цунами.

Ричардс ранее подсчитал, что всемирное землетрясение, вызванное ударом метеорита, могло быть в тысячу раз сильнее, чем самое большое землетрясение, когда-либо случавшееся в истории человечества. Используя этот показатель, он рассчитал, что мощные сейсмические волны должны были прибыть в Танис через шесть, десять и тринадцать минут после удара. (Различные типы сейсмических волн распространяются с разной скоростью.) Сильного сотрясения было бы достаточно, чтобы вызвать большую волну, а первые капли раскаленного стекла начали бы падать секунды или минуты спустя. Они продолжали бы падать, пока волны-сейши колебались, оставляя слой за слоем осадка и запечатывая тектиты на месте. Короче говоря, участок в Танисе не охватывал первый день после столкновения: вероятно, на нем сохранились следы первого часа или около того. Этот факт, если это правда, делает место еще более уникальным, чем считалось ранее. Почти невозможно поверить в то, что точнейшая геологическая запись самых важных шестидесяти минут истории Земли все еще могла сохраниться миллионы лет спустя — своего рода ускоренная видеосъемка с высоким разрешением, фикисрующая события в тонких пластах породы. Де Пальма сказал: «Это все равно, что найти Святой Грааль, зажатый в костлявых пальцах Джимми Хоффы, сидящего на вершине Потерянного Ковчега». Будь Танис чуть ближе или дальше от точки удара, это прекрасное совпадение могло бы и не произойти. «Мир еще не видел ничего подобного», — сказал мне Ричардс.

Шестьдесят шесть миллионов лет назад жизнь на Земле чуть было катастрофическим образом не прервалась в один день. Мир, возникший после столкновения, был намного проще. Когда солнечный свет наконец пробился сквозь дымку, он осветил адский пейзаж. Океаны были пусты. Вся земля была покрыта пеплом. В лесах остались лишь обугленные пни. Холод сменился экстремальной жарой, когда сработал парниковый эффект. Жизнь в основном состояла из лоскутков водорослей и грибковых наростов: в течение многих лет после удара на Земле росли лишь папоротники. Неприглядные, похожие на крыс млекопитающие жили в мрачном подлеске.

Но в конце концов жизнь возродилась и снова расцвела в новых формах. Событие KT по-прежнему волнует ученых, потому что пепельный след, который оно оставило на планете, является экзистенциальным напоминанием. «Мы бы с вами сейчас не разговаривали по телефону, если бы этот метеорит не упал», — усмехнулся Смит. Де Пальма согласился. Первые сто миллионов лет своего существования, до удара астероида, немногочисленные млекопитающие сновали под ногами динозавров. «Но когда динозавры исчезли, они вырвались на свободу», — сказал Де Пальма. В следующую эпоху млекопитающие испытали всплеск адаптивной радиации, развившись в невероятно разнообразные формы: от крошечных летучих мышей до гигантских титанотериев, от лошадей до китов, от грозных креодонтов до приматов с большим мозгом, с цепкими руками и умом, который позволяет видеть сквозь время.

«Мы можем проследить свое происхождение от этого события, — говорит ДеПальма. — Побывать в этом месте, увидеть его, ощутить связь с этим днем — это нечто особенное. Это последний день мелового периода. Всего лишь один уровень вверх — следующий день, — это уже палеоцен, это время млекопитающих, это наше время».