CentralAsia (TM) - Совместный проект Фонда Егора Гайдара и Slon Magazine – «Как рухнул СССР. От первых лиц» – уникальная история, которую по очереди рассказывают публицисту Аркадию Дубнову главные участники и очевидцы процесса, президенты и председатели парламентов союзных республик. Как им вообще пришла мысль о том, что Союза может и не быть, кто перетягивал канат независимости, как умирающая империя подавляла бунты – бывшие лидеры вспоминают, как началась история новых государств.
Бывший туркменский вице-премьер и министр нефти и газа Назар Суюнов – об отношениях с Сапармуратом Ниязовым, секретах компании «Итера», концепции «второго Кувейта» и письме президенту Владимиру Путину.
Назар Суюнов – первый заместитель председателя Государственного геологического комитета ТССР, начальник управления геологии при Совете Министров ТССР. Заместитель Председателя Совета Министров Туркменистана (1992–1993). Министр нефти и газа Туркменистана (1993–1994). Уволен «по состоянию здоровья». Из-за проблем с местной властью в 1995 году переехал в Москву. В 1998 году работал помощником депутата Государственной думы Тельмана Гдляна. Председатель исполкома Ассоциации «Родина» по связям с соотечественниками за рубежом.
– Вам когда-нибудь до декабря 1991 года приходила в голову мысль, что распад Советского Союза возможен и Туркмения станет независимым государством?
– Такой мысли не было. Но в Академии общественных наук, которую я закончил в 1982 году, уже были споры о том, что нужно менять оценку деятельности субъектов Российской Федерации и союзных республик. То есть перестать их оценивать, допустим, по плану реализации продукции. Даже зампред Совмина Туркмении возмущался, почему ему заработную плату утверждают из центра, почему он не может решить это сам. Нас и поощряли всегда больше только морально – ордена, почетные грамоты. А что касается материальной части, то этого не было. Поэтому мы старались как-то изменить.
– То есть вы, если называть вещи своими именами, ставили вопрос о большей самостоятельности и больших правах республик?
– Абсолютно. Почему именно это надо было обозначить? В 1974 году здесь, в Москве, я окончил Институт управления народным хозяйством, где уже тогда разрабатывали идею математического метода управления народным хозяйством. Этот институт создал Алексей Николаевич Косыгин (председатель Совета Министров СССР – А.Д.), он собрал со всего Советского Союза молодых людей в возрасте до 45 лет и организовал специальное обучение для того, чтобы что-то изменить. Одновременно им было предложено сократить количество союзных республик и дать больше полномочий субъектам. Эти реформы так и не были реализованы…
– А вообще в ходе таких разговоров в те годы мысли о независимости Туркмении не возникало?
– Абсолютно не возникало. Я вам скажу – почему. В 1936 году, когда я родился, Недиребай Айтаков, основоположник Туркменской республики в 1925 году, хотел в соответствии с конституцией добиться права союзной республике на самоопределение, внести какие-то изменения в политическом плане, попытаться обрести большую самостоятельность, за что был наказан…
– Расстрелян?
– Расстрелян. Он и Кайгысыз Атабаев, премьер-министр Туркмении.
– А когда началась горбачевская перестройка, ее в Туркмении вообще заметили? Ведь тогда в республике позиции коммунистической партии были незыблемы. И даже после принятия 6-й статьи конституции ничего не изменилось. Или все-таки эта перестройка начала каким-то образом подрывать внутреннее политическое устройство и доминирование компартии?
– В ходе перестройки пошла такая политика – заменить практически всех первых секретарей в ЦК компартии союзных республик. Автоматически вслед за этим моментально шла и замена председателей местных облисполкомов, и, соответственно, руководителей предприятий. То есть новый кадр приходил и обязательно тащил за собой своих. И это в какой-то степени сказалось отрицательно.
*руководство ЦК Компартии Туркменистана, середина 1980-х
– И вы хотите сказать, что когда Михаил Горбачев вернул в Ашхабад первым секретарем (ЦК компартии Туркмении – А.Д.) Сапармурата Ниязова, то он стал менять весь кадровый состав в областях Туркмении и везде поставил своих людей. Но это же везде так бывает?
– Везде-то бывает, но есть одно обстоятельство. Россия – это страна, где 85 процентов населения – русская нация. А азиатские республики, Туркменистан – нация племенная. Пять компактно расположенных областей – и каждая область представляет отдельное племя. Я – из западного, прикаспийского племени. Это балканский клан, западные йомуды. И на севере Ирана, и в южной части Каспия – тоже йомуды. Там 2,5 миллиона йомудов. Когда пришел Ниязов первым секретарем, то начал свой клан, из племени ахал-теке везде расставлять. Во все силовые структуры в этих областях он назначал уже ахал-текинцев. Тем самым он дал исключительное право этому племени. И поскольку мы в 1991 году дали клятву…
– Вы – это кто? И что значит – дали клятву?
– Заместители председателя Совета министров у могилы Мухаммеда в Медине (в Саудовской Аравии – А.Д.) дали клятву, что мы не будем выставлять свои кандидатуры на пост президента. Ниязов нас попросил об этом, Назар, давай, говорит, с тебя начну.
– А зампреды были тоже из другого племени?
– Конечно. Ташаузские – это йомуды.
– То есть он брал клятву только с тех, кто не представлял племя теке?
– Да.
– А помимо вашего племени были еще?
– Ну, конечно. Марыйский теке несовместим с Ахалским теке. Каждый руководитель области представлял свое племя. И изначально для того, чтобы не было конфликтной ситуации, были зампреды совмина от каждой области. Одновременно они были губернаторами областей, по-туркменски, – велаятов. А потом Ниязов начал с ними расправляться – по одному убирать. Начал с марыйского, потом балканского.
– А появились ли во времена перестройки, помимо племенных, какие-то гражданские структуры, оказывавшие сопротивление традиционной для патерналистского общества власти верховного начальника, которым уже тогда выглядел Ниязов? Или сопротивление было только на уровне кланов?
– Исторически все племена враждовали между собой. С приходом советской власти, а до этого в Российской империи назначались из центра генерал-губернаторы, управлявшие туркменами, ведь все эти племена приняли покровительство России. Советский Союз перенял опыт Российской империи и вторыми секретарями автономных образований, союзных республик назначал русских, которые в обязательном порядке дирижировали, чтобы один клан не главенствовал над другим. Во времена Ниязова, когда сначала случилась горбачевская перестройка, а потом произошел развал Союза, моментально стали возникать отдельные конфликты. Первые восстали йомуды на западе, поскольку экономическое и социальное положение после распада Союза было не ахти, Россия оборвала экономические связи, и некуда стало сбывать продукцию…
– Но давайте вернемся ко времени до распада Союза. В январе 1990 года движение «Агзыбирлик» почти за два года до распада провело демонстрацию у здания парламента Туркмении и выступило против запрета этой организации. За этим последовал суд над организаторами, и ограничили регистрацию вообще всех самодеятельных объединений. Это шло в противоречие с тем, что происходило в центре, в Москве, где позволяли свободу выражения, свободу политических демонстраций и организаций.
– Изначально подобная организация возникла в Балканском велаяте, в Небит-Даге. Молодые ребята призывали объединяться, они были недовольны назначением местных руководителей из центра, из Ашхабада. После этого возник «Агзыбирлик». Молодежь поднялась, начала громить магазины, все, что под руку попадется. То есть изначально было недовольство в Балканском велаята, а потом «Агзыбирлик».
– «Агзыбирлик» – это была уже организация не Балканского велаята, а созданная в центре?
– Да, уже в Ашхабаде. Это была интеллигенция, ребята из Академии наук, профессиональные ученые. Тогда Ниязов, естественно, испугался и начал каким-то образом привлекать их во власть, к себе, призывая действовать вместе. Я к ним даже обратился.
– А вы тогда были вице-премьером?
– Да, обратился и сказал: «У вас нет никакой экономической базы – давайте я вам сделаю экономическую базу». Программу движения, программу развития, решения социальных вопросов.
*выступление на встрече с президентом Казахстана Назарбаевым, Алматы, 1990 год
– Это вас Ниязов попросил им помочь?
– Нет, Ниязов не просил.
– А как вы могли проявить такую инициативу, не спросив у Ниязова разрешения?
– Я никогда не спрашивал у него разрешения, потому что я был самостоятельный. Ну, кто такой Ниязов? Он попал случайно наверх, потому что я всегда был ему противовесом. Почему он стал секретарем ашхабадского горкома и после поехал инструктором ЦК в Москву? Потому что сначала моя кандидатура рассматривалась на секретаря горкома и на премьер-министра. И из ЦК КПСС приехали назначать меня премьер-министром на место моего друга, председателя правительства Чары Каррыева, который должен был стать первым секретарем ЦК в Туркмении, он ашхабадский был, хотел взять власть и сменить Гапурова на этом посту. Там был конфликт между двумя племенами, ведь Гапуров был эрсары, чарджоуский. Но тогда у Каррыева не получилось. Приехал Кириленко и убрал Каррыева.
– То есть, вы решили по своей инициативе помочь демократическому движению «Агзыбирлик», предложив им написать какую-то экономическую программу?
– Тогда Ниязов и премьер-министр Хан Ахмедович Ахмедов пригласили меня и говорят: «Слушай, ты, давай, не возникай там. Ты нам сделай программу. То есть, лучше в целом правительству сделай программу, чем, допустим, сделать программу для “Агзыбирлик”». И мы с учеными из Академии наук сидели пять дней и составляли программу развития Туркменистана. Я назвал свою часть «Концепцией развития газовой и нефтяной промышленности Туркменистана до 2000 года», сельскохозяйственники свою назвали – «Новое село».
– А удалось ли тогда Ниязову, после того как «Агзыбирлик» провел эту демонстрацию, запретить создавать общественные структуры? Ведь их судили – и посадили?
– Нет. Он посылал на встречу с «Агзыбирлик» председателя горисполкома ашхабадского, чтобы поговорил с ними, узнал, чего они хотят, и нашел компромисс. Некоторые из них после того, как все затихло, уехали.
– Но в тюрьму никого не посадили?
– Нет, в тюрьму не посадили, боялись, как бы в других областях такие организации не появились. Помимо возникновения «Агзыбирлик» в Ашхабаде, обострилась ситуация в Марыйской области, там тоже собирались свои требования выдвигать.. Тогда туда тоже министра сельского хозяйства вместе с секретарем марыйского обкома отправили для беседы, чтобы их требования самортизировать, если можно так выразиться.
– Но эти требования тоже являлись претензиями марыйского клана, а не общедемократическими требованиями?
– Конечно. Марыйская область в советское время хотела выйти из состава Туркмении на основании того, что Мары – исторически очень знаменитая область, древний Мерв, она стояла на Шелковом пути, население миллион человек. Ведь их история насчитывает 2,5 тысяч лет. Поэтому они не признавали главенство ахал-теке, не было никакой столицы тогда на месте, где сейчас ахалтекинцы главные, в Ашхабаде, там пустыня была.
– Понятно. Тогда я не спрашиваю вас, были ли еще оппозиционные партии в Туркмении перед распадом Союза.
– Не было. Было клановое и региональное сопротивление. Вот мне, в 1994-м, когда меня выводили из вице-премьеров, Ниязов и те, кто с ним из ахал-теке у власти были, так и сказали: «Ты йомуд», в смысле, не наш.
– И точно так же бессмысленно говорить о каком-то движении за независимость Туркмении от Советского Союза при Ниязове. Такого не было, наверное?
– Нет, такого не было.
– Я хотел, чтобы вы еще немножко рассказали о том сопротивлении, которое оказывал центр и ваш западный балканский клан этому клану ахал-теке. Известно, что балканские – йомуды – тоже хотели отделиться от Туркмении. И вас называли лидером этого йомудского клана, который уже тогда ставил вопрос об отделении от Туркменистана и даже о присоединении к России. Это так?
– Да, это было так. Йомуды, те, что живут на восточном побережье Каспия, издавна имели торговые отношения с Россией, рыбой, солью торговали, еще при Петре было хождение йомудов к нему. Петр посылал сюда людей делать географическую карту восточного побережья Каспия. А когда Российская империя в 19 веке начала осваивать закаспийский Туркестан, то йомуды дали тысячи голов верблюдов для строительства железной дороги Турксиб. Генерал Куропаткин(А.Н.Куропаткин, начальник Закаспийской области в 1890–1898 годах, участник штурма туркменской крепости Геок-Тепе в 1881 году – А.Д.) писал в воспоминаниях, что с йомудами можно договариваться, поэтому ахалтекинцы их ненавидели. Я говорил Ниязову: «В чем провинились йомуды перед тобой? Почему ты председателем КГБ в Балканском велаяте назначаешь текинца? Почему ты начальником милиции назначаешь текинца, почему прокурором назначаешь текинца?»
– Вы тогда выдвигали, наверное, не просто идею независимости, а предлагали сделать Туркменистан федеративным?
– Да, федеративная республика Туркменистан, все велаяты которой сами выбирает себе губернатора и самостоятельно развиваются.
– И как это было встречено, во-первых, в Ашхабаде Ниязовым, а во-вторых, в Москве? Какая реакция Горбачева была?
– В Москве поддержки не было, абсолютно. Единственное, что говорили, вот хлопок, нефть, газ, сырье – развивайте и не беспокойтесь ни о чем, всем обеспечим. Ниязов же воспринял эти идеи отрицательно и хотел послать меня послом в одно из африканских государств. Он знал о том, что я конкурент ему …
– А для чего Ниязову нужно было уже в 1990 году провести президентские выборы, от участия в которых вы отказались и которые были безальтернативными? По-моему, Туркмения была чуть ли не единственной республикой, где президента выбирали на безальтернативной основе. И как вообще в Туркменистане Ниязову удалось получить это астрономическое большинство голосов? Для чего ему это было нужно?
– Он знал, что если бы была альтернатива, он бы не прошел. Поэтому создали совет старейшин, который рекомендует Ниязова в президенты, и никого, кроме него больше не надо. И никто не будет выставлять свою кандидатуру. Мы же дали клятву….Таким образом, он прошел
– А Москва как-то реагировала на это?
– Москва реагировала так: шума нет, скандала нет, все спокойно – ну и ради бога.
– Вы помните, было такое дело против поэта-диссидента Ширали Нурмурадова, который получил три года тюрьмы? За что его посадили?
– Ниязов уловил в его строках высказывание против его племени – мол, ну сколько ахал-теке могут править, сейчас ведь уже больше 30 лет они у власти?
– Но его потом освободили, он остался жив?
– Он остался жив, попросил политическое убежище на Западе и жил в Швеции. У него жена была йомудка, а сам он из племени эрсары из Чарджоу.
– А как у Ниязова с Горбачевым складывались отношения, он ведь ему был обязан за свое воцарение в Туркмении в 1985 году? Как вы сказали, – если там все тихо-спокойно, то, в общем, Москва не сильно обращала внимание, да?
– Абсолютно. И поскольку считалось, что Ниязов пошел туда из ЦК, ему было все дозволено, полное молчание из Москвы… Его же Лигачев выбрал из орготдела, где он инструктором был.
– Туркмения принимала участие в обсуждении союзного договора – горбачевского проекта?
– Нет, только посылала для вида в Москву Отчерцова (Валерий Отчерцов, в 1991 году вице-премьер правительства Туркмении – А.Д.), Ниязов прикрывался им, как русским. Он же и помощника своего Храмова держал в качестве прикрытия, и Жадана. И когда приезжали из Москвы, видели их и он мог говорить: «А вот русский, у меня нет антироссийского». А внутри политику проводил антироссийскую. И главное что – евреев не выпускал?
– В Израиль? Вообще?
– Никуда не выпускал. Потому что, если б они уехали, – это элитная часть кадров, то где другие кадры взять? Председатель госстроя был еврей, директор проектного института – еврей, зампредседателя госплана – еврей, министр торговли – еврей, замминистра бытового обслуживания – еврей… То есть, все, кто занимался конкретными экономическими делами. Ниязову это было выгодно, потому что евреи на власть не претендовали, а если б он их на туркмен поменял бы, кто знает, он и в президентах мог не удержаться.
– Получается, быть евреем в Туркмении было престижно, так?
– Да у нас евреи не боялись, как в других республиках Союза писать в паспортах, что они евреи, большинство же там стремились писать в пятой графе, что они русские, украинцы, но не евреи. Ко мне даже из Израиля приезжали после развала Союза, просили, чтобы я подсказал Каримову в Узбекистане, чтобы получше там к бухарским евреям относились...
*встреча с делегацией штата Колорадо, США, 1992 год
– Как тогда складывались отношения Туркмении с соседями? С Узбекистаном, насколько я понимаю, в советские времена действовали межправительственные комиссии, которые решали довольно удачно все хозяйственные вопросы по водным делам, по границам.
– Да, проблем не было.
– По Каспию споров с Азербайджаном тоже не было?
– В советское время не было. Единственное – поскольку союзным министром был азербайджанец Оруджев, то Азербайджану и дали полномочия проводить геологоразведочные работы на Каспии. Поэтому мы на бюро рассматривали вопрос, что вся геологическая информация по Каспию находится в Азербайджане, – почему они нам не передают. И все деньги, которые выделял Союз, оседали в Азербайджане. И примыкающая шельфовая зона Туркменистана оставалась неразведанной, неизученной, малоизученной.
– Когда Туркмения своим газом отделялись от Газпрома, Вяхирева, уже в постсоветское время, как вам удавалось добыть эти геологические данные по туркменским месторождениям? Ведь потом Ниязов объявлял о том, что у него заново открыты огромные газовые месторождения. Но, на самом деле, как утверждают люди знающие, это все были старые геологические данные еще советской Туркмении.
– Это мои проекты. Я был первым заместителем государственного комитета по охране недр. Тогда после развала зампредседателя Совета министров России был Шохин. Мы с ним договорились и подписали соглашение, что Туркменистан участвует во всех проектах России, а Россия участвует во всех проектах Туркменистана в том, что касается газа и нефти. Это первое. А во втором соглашении было обозначено, что Туркменистан не имеет задолженности по Советскому Союзу.
– Это когда вы подводили баланс после распада Союза?
– Да. Поэтому нам завидовали и Назарбаев, и Каримов – «как же ты это сделал?». После этого я распространил это соглашение в ООН для того, чтобы в Туркменистан можно было привлечь иностранные инвестиции. А Газпрому мы предложили тогда: «Слушайте. Мы без России никуда не денемся. Давайте создадим международный газовый консорциум: Россия и Туркменистан – поставщики, Белоруссия и Украина – транзитная территория, Они отвечают за транзит, а мы поставляем газ в Европу». Договорились обо всем в рабочем порядке. Но тогда, в 1992 году, Черномырдин и Вяхирев не приняли такое предложение.
– Почему? Им это было невыгодно? Они не хотели отдавать Туркменистану значительную долю поставок газа?
– Да. Они оставили нам поставку газа Узбекистану, Казахстану и кавказским республикам, у которых нет валюты. Мы брали у них оплату по бартеру.
– А Россия поставляла свой газ за валюту на Запад, в Европу.
– Конечно! Поэтому они и не пускали нас. Что касается Советского Союза, то благодаря Шохину Институт геологии при Академии наук подтвердил запасы газа и перспективной нефти в Туркменистане. Любое геологическое исследование той или иной территории мы в виде отчета передавали в геологический фонд. И в России из отчетов знали – где, сколько, какое количество разведанного.
– То есть, основные геологические изыскания по туркменским месторождениям были проведены еще в советские времена, а те месторождения в Туркмении, которые были открыты в нулевые годы, это просто заново открытые месторождения, которые были уже известны в советские годы, или…
– Основа была подготовлена в советское время. Ведь в Туркменистане было выявлено 560 объектов с нефтью и газом. И только 130 было задействовано.
– По итогам развода Туркмении с Москвой после распада Союза у вас оказался положительный баланс. И тогда Внешэкономбанк Советского Союза перевел на счета Туркменистана в Дойче банк 3 миллиарда долларов. Так все было?
– Нет, 3 миллиарда – это после. А сначала они перевели 128 миллионов долларов. Шохин подтвердил, когда мы подписывали соглашение, что Россия должна нам, по-моему, 168 миллионов долларов. Дойче банк потом возник…
– А откуда возникли эти 3 миллиарда долларов, которые оказались на счетах Дойче банка?
– Нет, это просто перевод за реализацию туркменского газа в России. Мы давали 13 процентов газа от всего газового баланса России в замещение – в Ставропольский край, в Волгоградскую область, а Россия 13 процентов от экспортной продажи перечисляла нам, на указанный нами счет в Дойче банке. И сейчас, между прочим, ниязовская доля там есть.
– Что значит «ниязовская доля»? Это разве не туркменская доля?
– Это как будто туркменская доля, а фактически – его, он не скрывал этого, Ниязов занялся потом коммерцией, почему у нас с ним и случился развод
– Как в Туркмении встретили путч? Считается, что Ниязов, с одной стороны, был напуган, а с другой стороны, вел себя очень аккуратно и не навлек на себя ни с той, ни с другой стороны какого-то гнева из Москвы.
– 18 августа, когда это произошло, я был в Москве от правительства Туркменистана на заседании правительства Советского Союза. Мы должны были там принять постановление о конвертации валюты. Тогда председателем правительства был министр финансов Павлов. И тут он объявил про ГКЧП. И мы сидели в ожидании – как действовать? Председатель КГБ Крючков сидел на заседании, министр МВД Пуго сидел. Все молчали. Павлов то уходил в свою комнату отдыха, то возвращался, видно было, выпивал там немного… Ну, посидели мы, наверное, часа два и разошлись. А потом на улице появились танки. Я постпреда Туркменистана(в Москве – А.Д.) попросил, чтобы он пошел к Белому дому, а сам остался на Красной площади, потом позвонил Ниязову: «Слушай, вот здесь произошло ГКЧП и все такое прочее. Ты никаких шагов не предпринимай. Потому что неизвестно, чем это кончится и как». И я два дня здесь был в Москве, звонил ему. Поэтому он никаких шагов не предпринимал. Была ведь информация, что Горбачев никаких мер ответных не принял…
– Ну, он же в Форосе.
– В Форосе, да. Он не дал команду, а все ждали. Ниязов же стал первым секретарем ЦК Туркмении по горбачевской линии. И если ГКЧП, то под вопросом оказывается и он как ставленник Горбачева. Поэтому он тогда дал команду Кормильцеву(генерал Николай Кормильцев, начальник ашхабадского гарнизона – А.Д.) и всем остальным строго смотреть, чтобы в Туркменистане не возникло движения в поддержку ГКЧП. Конечно, меня потом осуждали и даже упрекали – почему ты не выступил против.
– Бывший тогда председателем Госснаба Туркмении Нурмухамед Ханамов вспоминал, как оказался в кабинете Ниязова 19 августа, когда ему позвонил министр обороны СССР Язов, член ГКЧП. Ниязов с перепуганным видом ему в ответ: «За нас вы можете не беспокоиться, у нас все будет нормально, мы вас всегда поддержим». А когда разговор закончился, Ниязов с облегчением выдохнул: «Елик-палки, вот ситуация, даже не смекнешь с ходу, как реагировать»
– Скорее всего, так и было, потому что он не владел вопросом
– Тем не менее, ему же удалось сделать так, что чрезвычайного положения в Туркмении и в Ашхабаде введено не было – он как-то договорился об этом?
– Да, договорился, потому что была такая подчиненность.
– А поздно вечером, уже 21 августа вышел указ Ниязова о недействительности указов и постановлений ГКЧП.
– Но это уже после, когда все закончилось.
– А потом он уже так осмелел, что через пять дней, 26 августа, заявил о своем выходе из Политбюро ЦК КПСС и отделении компартии Туркмении от КПСС?
– Это тоже постфактум было. Это, понимаете, для того, чтобы в какой-то степени поддержать Кравчука, Шушкевича…
– Как Ниязов отнесся к сообщениям из Беловежья, когда в начале декабря 1991 года там собрались Ельцин, Шушкевич и Кравчук и объявили о прекращении существования СССР?
– Он принял это как выгоду себе, значит, мы автоматически получаем независимость. Он – лидер. Сам решает свою судьбу. И самое главное – он теперь не меньше, чем Назарбаев или Каримов, они же всегда для Москвы значительнее были, да и сами вровень с собой Ниязова не ставили. И он сразу усек, что надеждам Горбачева продвинуть Назарбаева в премьер-министры СССР уже не бывать, мол, назарбаевские дела тоже закончились. Назарбаев ведь был уже премьер-министром в Казахстане при Кунаеве, у него уровень выше. Каримов тоже был председателем Госплана в Узбекистане, там тоже был уровень выше, чем у Ниязова, который такую школу не прошел, был только инструктором ЦК
– Вы помните вброшенную Ниязовым идею «второго Кувейта», которым станет Туркменистан на основании того, что в стране много газа. Откуда эта идея возникла у него в голове?
– Он просто озвучил то, что я сказал. Я делал презентацию Туркмении в Саудовской Аравии, в Кувейте в начале 1990-х вместе с Ниязовым. Этим странам потребовалось 15–20 лет, чтобы их экономика выросла до того уровня. Но у нас уже была инфраструктура, нам не нужно было столько времени, все было создано в советское время – нефтепроводы, газопроводы… Поэтому нефти, газа и хлопка, которые мы продаем, вполне достаточно, чтобы наш народ жил нормально. Для этого нам надо было всего три года. И тогда мы объявили народу – я это в первую очередь сказал – что мы можем быть вторым Кувейтом. Каждому ребенку, который родится, мы можем давать по 20–25 тысяч долларов. А потом Ниязов отошел от этой идеи – и вообще занялся совершенно другим. Начал обогащаться. А после создали коррупционную газовую компанию, куда входили Отчерцов, Ниязов, Агаханов (Халназар Агаханов, министр торговли Туркмении – А.Д.), Макаров (Игорь Макаров, президент компании «Итера» – А.Д.) и еще один иранец.
– Как называлась эта компания?
– Изначально – «Омрания». Потом они зарегистрировали оффшор на Кипре.
– А «Итера», которую Макаров возглавил, как возникла?
– А «Итеру» они зарегистрировали в Америке. Взяли одну женщину как учредителя. И самое главное, почему коррупционная схема пошла – Черномырдин, Вяхирев, все имели к этому отношение. Тогда начали они покупать на границе Туркмении туркменский газ и поставлять его на Украину, в кавказские республики, в Белоруссию.
– А в чем была коррупция?
– Если иностранная компания делает транзит по территории России, она должна была платить за него как иностранная компания. А в мае, по-моему, 1995 года Черномырдин принял постановление и приравнял иностранную компанию «Итера» к российской компании. Транзитный тариф 0,4 доллара за 1000 кубометров на 100 километров для российской компании, а для иностранной было бы 1,5–2 доллара. За счет этой разницы они имели свой доход. Кроме того – с 50 процентов по бартеру товарами, которые они получали за газ, тоже наваривали. Особенно, украинскими товарами. Агаханов приходил к Ниязову: «У нас вот этого нет, другого нет, надо купить». Скажем, товар стоил 1 доллар, а Туркменистану продавали за 3 доллара. Практически Туркменистан получал 16 долларов вместо 40, разница шла на счета этой компании и Ниязова.
– Какие вообще отношения были у Ниязова с Вяхиревым? Известна легендарная фраза, которую Вяхирев сказал про Ниязова, что туркмены еще приползут на коленях со своим газом к России. Что было сказано на самом деле и почему?
– История такая. Мы имели договор с Газпромом на поставки туркменского газа в южные области России, туда, где не было транспортной системы по обеспечению газом, по схеме замещения, – я уже говорил. Нам возвращали за это 13 процентов экспортной выручки от продажи российского газа в Европу. А когда Газпром построил эту систему, Вяхирев отказался от соглашения по схеме замещения, отказавшись брать у нас газ по прежней цене. Ниязов на эти условия не согласился. Вот тогда и было сказано нам: «Приползете. Некуда деваться!».
– И что дальше?
– А дальше – куда девать газ? Тогда мы должны были газом обеспечить Азербайджан, Армению, Грузию. Но у них нет денег, только товары. И тогда как геологоразведчики, зная о том, что в Грузии есть золото, мы сказали – не нужен ваш «Боржоми», не нужен ваш Батуми, давай золото.
– А что в Батуми предлагали? Порт?
– Да, акции порта. Мы сказали – нет, давайте валютой, золотом, у вас оно есть. При этом, если, допустим, Грузия должна была столько-то миллионов долларов, я на 30% снизил эту цену, но взял плитами золота. И когда привезли, Ниязов говорит: «Нет, золото портит людей». И взял под себя.
– Что значит «под себя»?
– В банке положил под себя, потом начал часы юбилейные со своим портретом, цепочки дарить, вот это все…
– А что значит: золото портит людей? Предполагалось, что это золото будет распределяться между людьми, что ли?
– Нет, это золото можно было продать за валюту и развивать экономику.
– Но потом все-таки поставки газа в Россию возобновились?
– Да. Когда вместо Вяхирева пришел Миллер, я написал специальную записку на имя Миллера и Путина о том, что России экономически выгодно покупать туркменский газ, чтобы обеспечить газификацию внутри страны и выполнить экспортные обязательства. Если бы Туркменистан не давал газ южным областям России…
– То урезались бы поставки в Европу.
– Да, и недополучали бы валюту.
– А как решалась проблема с большим военным присутствием советских войск в Туркмении? И как удалось Ниязову избавиться от него? Ведь там было около 220 тысяч советских военных, а с семьями – около 400 тысяч.
– На Туркменистан, богатый не только нефтегазом, – есть и свинец, и каменный уголь, и уран, и промышленные проявления золота – после развала Союза естественно, Иран, Турция, Пакистан тут же бросили взоры, как бы его прибрать. А своей туркменской армии нет. И есть специфика – многоплеменное государство. Каждая область – это племя, расстояние между этими областями – от 500 до 1,5 тысяч километров. Каким образом сохранить административно-территориальную целостность государства? Особенно когда начался отток русского населения из Туркменистана.
Тогда появилась идея – ввести двойное российско-туркменское гражданство и совместное командование национальными войсками. Шахрай, Бурбулис, Шелов-Коведяев – замминистра иностранных дел, Змеевский – начальник юридического отдела МИДа, подготовили соглашение о двойном гражданстве. Это первое. Второе: я был у министра обороны России Павла Грачева. Привез с собой фотографию каменного креста Российской империи, который стоит в самой южной точке бывшего СССР, и спросил, готовы ли они принять в России всех советских военных. Потому что в советское время на территории Туркмении было две мотострелковых дивизии, авиационный полк, среднеазиатское управление пограничных войск, среднеазиатское управление речного флота. Вся южная граница с Ираном и Афганистаном – 1240 километров – это тоже советские пограничники охраняли. Я говорю: вы готовы всех принять сейчас вместе с семьями? А мы даем им на 30% больше заработной платы, мы даем звания. Министр русский – замминистра туркмен, министр туркмен – замминистра русский. Если вы не соглашаетесь с этим, я продам этот памятник японцам.
– А это что за крест?
– У России было четыре каменных креста – на севере, на востоке, на западе и на юге. Единственный каменный крест, который остался, – в Туркмении. До сих пор в Кушке стоит.
– Что ответил Грачев?
– Тогда генералы из России приехали в Туркменистан и подготовили соглашение, Россия согласилась оставить военных и совместно командовать национальными войсками.
– Но потом-то их все-таки вывели.
– Постепенно. В 1999 году, когда Путин пришел к власти. Но пока мы формировали свою армию, мы удержали те области, о которых я говорил, что они могут выйти из состава Туркменистана. Поэтому я шесть месяцев здесь в Москве бегал по кабинетам, чтобы эти соглашения приняли. И 23 декабря 1993 года...
*президент России Борис Николаевич Ельцин и президент Туркменистана Сапармурат Ниязов во время встречи глав государств и глав правительств стран СНГ, Ашхабад, Туркменистан, декабрь, 1993 год
– Когда в Ашхабад прибыл с визитом Ельцин, Ниязов ему вручил зеленый туркменский паспорт номер 1.
– Я Ниязову порекомендовал так сделать. Ты, говорю, всегда лошадей даришь ахалтекинских, – не надо. Паспорт подари. И когда вот это было подготовлено, на заседании глав государств СНГ в тот день в Ашхабаде Назарбаев, Каримов были поражены: «Как же вы смогли так сделать?». В рамках этого саммита были подписаны соглашения между Россией и Туркменистаном о двойном гражданстве и совместном командовании. Тогда Ельцин говорил: «Что там еще, принесите, я буду подписывать все!»
– Я помню этот день и видел, что Ельцин был доволен. Но началось это раньше в 1992 году, когда Козырев (министр иностранных дел России в 1991–1996 годах – А.Д.) встречался с Ниязовым, который, отвечая Козыреву на озабоченность положением русскоязычного населения, сказал, – «Что вы волнуетесь, да у меня жена русскоязычная, все будет хорошо, если что будет не так, приду домой, и тогда, мол, мало мне не покажется…»
– Единственное, у россиян был тогда вопрос: а как армяне, которые в Туркменистане проживают, а как азербайджанцы… Ну, мы сказали: «Слушайте, мы это берем на себя, они не будут возникать».
– Они, действительно, отреагировали тогда на это соглашение?
– Да никак не отреагировали.
– А сколько русскоязычных было в Туркменистане в начале 1990-х по отношению к туркменскому населению?
– Почти половина населения. Целый район русскоязычных был. В Красноводске(ныне Туркменбаши – А.Д.) было только 12 процентов туркмен – титульной нации! Там были и армяне, и азербайджанцы. Даже церковь армянская в Красноводске.
– И до сих пор работает?
– Ну, работает, пообещали отремонтировать, но деньги не дают – сейчас положение другое.
